Морис воспринял запрет с крайним неудовольствием, и брату пришлось удерживать его от открытого протеста. Сам же Стивен его перенес легко: он мог прекрасно расслабиться в одиночестве, а человеческие связи, уж если на то пошло, можно было обрести и с некоторыми из однокашников. Теперь он энергично занимался подготовкой своего доклада в Литературно-историческом обществе и всячески старался придать ему максимум взрывной силы. Ему казалось, что одного слова могло бы хватить, чтобы зажечь в студентах порыв к свободе, или, по крайней мере, его трубный глас мог бы созвать под его знамена некое избранное меньшинство. Макканн был председателем общества, и поскольку он стремился заранее узнать идеи доклада, они почасту вместе уходили из Библиотеки в десять и, беседуя, направлялись к жилищу председателя. Макканн слыл человеком бесстрашным и смелым в выражениях, но Стивен обнаружил, что от него трудно добиться какой-то определенности в тех вопросах, которые считались опасной областью. Макканн мог свободно рассуждать о феминизме и рациональном устройстве жизни: он считал, что необходимо совместное обучение обоих полов, дабы они с раннего возраста осваивались с влияниями друг друга, считал, что женщинам должны быть даны все те же возможности, какие даны так называемому сильному полу, и считал также, что женщина имеет право соперничать с мужчиной во всех областях общественной и умственной жизни. Он отстаивал мнение, что человек должен жить, не прибегая ни к каким возбуждающим средствам, что он морально обязан оставить после себя потомство, здоровое духом и телом, и что он не должен допускать над собой диктата каких-либо условностей во всем, что касается одежды. Стивену доставляло удовольствие обстреливать эти теории меткими пулями:
— По-твоему, никакие сферы жизни не должны быть для них закрыты?
— Безусловно.
— Так по-твоему, солдат, полицию и пожарников тоже следует набирать из них?
— Для некоторых общественных обязанностей женщины не приспособлены физически.
— Готов тебе верить.
— Но им должно быть позволено избирать любую гражданскую профессию, к которой они имеют склонность.
— Быть врачами и юристами?
— Безусловно.
— А как насчет третьей ученой профессии?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты считаешь, из них выйдут хорошие исповедники?
— Ты далеко заходишь. Церковь не допускает женского священства.
— Ах, Церковь!
Как только беседа доходила до этой точки, Макканн отказывался продолжать. Концом разговора обычно оказывался тупик:
— Но ты же лазаешь по горам, чтобы дышать свежим воздухом?
— Да.
— А летом купаешься?
— Да.
— Но ведь горный воздух и морская вода являются возбуждающими средствами!
— Да, но естественными.
— А что ты называешь неестественным возбуждающим средством?
— Опьяняющие напитки.
— Но ведь их производят из природных растительных веществ, разве не так?
— Возможно, но это делается путем неестественного процесса.
— Значит, ты считаешь винокуров великими чудотворцами?
— Опьяняющие напитки изготовляются для удовлетворения искусственно внушенных потребностей. В нормальном состоянии человек не нуждается для жизни в таких подпорках.
— Дай мне пример человека в состоянии, которое ты называешь «нормальным».
— Это человек, живущий здоровой и естественной жизнью.
— Скажем, ты?
— Да.
— Значит, ты представляешь нормальное человечество?
— Представляю.
— Выходит, нормальное человечество близоруко и не имеет слуха?
— Не имеет слуха?
— Да, я так полагаю, у тебя нет слуха.
— Мне нравится слушать музыку.
— Какую?
— Всякую.
— Ты же не можешь отличить одну мелодию от другой.
— Нет, я различаю некоторые мелодии.
— Например?
— Я узнаю «Боже, храни королеву».
— Не потому ли что кругом все встают и снимают шляпы.
— Ладно, допустим, у меня ухо слегка с дефектом.
— А как с глазами?
— Ну, и они тоже.
— Так почему же ты представляешь нормальное человечество?
— В моем образе жизни.
— То есть в твоих потребностях и в тех способах, какими ты их удовлетворяешь?
— Вот именно.
— И каковы же твои потребности?
— Воздух и пища.
— А нет ли каких-нибудь дополнительных?
— Приобретение знаний.
— А ты не нуждаешься также в религиозном утешении?
— Возможно… время от времени.
— А в женщине… время от времени?
— Никогда!
Последняя реплика сопровождалась неким благонравным движением челюстей и была сказана столь деловым тоном, что Стивен громко расхохотался. Что до самого факта, то Стивен, при всей своей подозрительности на сей предмет, склонен был верить в девственность Макканна и, хотя относился к ней с большой неприязнью, решил иметь в виду скорее ее, нежели противоположное явление. При мысли о том, к какой обратной отдаче приводит это не имеющее границ упрямство, его почти что бросало в дрожь.