Собрание произведений в 3 томах. Т. II. Проза

– Не может быть, чтобы тайна где-нибудь да не обнаруживалась. Сокрытие ее огромных размеров не могло не возникнуть в психике власти как комплекс вины, Эдипов комплекс, комплекс неполноценности. Отсюда страхи, жестокость, медлительность и оговорки. Из-за того, что пришлось выработать два языка – для внутреннего употребления и для наружного, как латынь. Получилось, что целая власть ведет себя как один неврастеник, непрерывно себя ощупывающий, почесывающийся, виновато поглядывающий, трусливый и нехороший. Чтобы успокоить нечистую совесть, он пытается что-то напевать, но в песнях-то более всего и пролетает. Песня как жанр – в отличие от романа, драмы, масляной живописи, научной статьи, круглой скульптуры и киносценария – требует хоть малой распущенности. Ее ведь петь приходится. Петь. Произносить горлом под музыку. Сейчас я спою популярнейшую песню тридцатых годов «Москва Майская» и дам ее разбор как проявления подсознательного в сфере песни. Ладья скользит над бездной. Внимание. Москва Майская. Лики чудищ таращат небывалые очи из чернеющего мрака. Слышатся первые трели нежнейшей мелодии:

Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля

Вот мы и проболтались. Сами знаете, чем в наши годы стены красят.

Холодок бежит за ворот.

Далее:

Из открытых окон школы
Слышны крики октябрят

Опять упущение. Окна надо всегда закрывать как можно плотнее. Тогда никто никаких криков не услышит – а то что это такое, и что скажут иностранные корреспонденты.

Наконец – в третьем куплете:

Чтоб до вышки Мавзолея

Тоже оговорочка на славу. Умри – лучше не скажешь. Перл и яхонт.

Могу спеть другую песню:

Лучами красит солнышко
Стальное полотно

Видите – аналогичная гамма.

А я стою, прикованный
К вагонному окну —

та же подсознательная структура – любимая, знакомая.

Пою сельскохозяйственную песню:

Посчитали – порешили
Всем бригадам дали срок

и, чтобы сделать еле заметный акцент, лирически добавляю:

Прости, что не вышла в назначенный срок

потому что

Ведь любовь не меряется сроками

– что хорошо знают даже мои самые юные сограждане, от имени которых объявляю:

До чего же хорошо кругом —
Мы друзей веселых в лагере найдем.

Люди молодые – конечно, найдут. Ищущие обрящут. А вот с военным поколением хуже. Они всё спрашивают, спрашивают:

Где же вы теперь,
Друзья-однополчане???

А чего спрашивать? Ищите ответа у песни. Или у девушки…

На закате ходит парень
Возле дома моего

Он некоторое время ходит, моргает глазами, а ты потом ищи-свищи друзей-однополчан-боевых-спутников.

А вот прекрасное инфернальное пророчество:

Сколько угля в глубине хранит Донбасс,
Столько будет в жизни радости у нас.

А вот еще одно – не лучше и не хуже:

Для себя ж пожелаем
Мы лишь самую малость,
Чтобы жить нам на свете
Лет по двести досталось —

тогда максимальный срок составит ровно шестьдесят лет. Шотландская застольная…

Ведекин явно перебирал и хватал лишнего. До чего, однако, служба довела человека.

Еще более удивило меня, когда из-под могущественного носа Вукуба Кахишева – того мистика, на котором был оборван «Список Кораблей» в третьей главе, – тоже донеслось комментирующее бормотание на предмет «Москвы Майской». Но здесь все было глубоко, таинственно, благопристойно. Никакого схизиса, никаких трещин в интеллекте. Выручала штейнерианская психотехника, хотя бы под влияниeм крупных доз насильственно выпитого. Но никакая медитационная тренировка не могла сдержать давления лексической банальности, которая со всей энергией винного пара лезла понемногу сквозь мягкоязычный клапан Вукубова клюва: