Собрание

Известие о кончине Елены Шварц еще не дает нам права разлучить ее с жизнью, тем более, что бессмертная русская поэзия уже давно без Елены Шварц не живет. Будем разговаривать, тем более, что стихи Елены Шварц — это и есть бесчисленное количество разговоров. Автор был максимально внятен и никогда не замутнял ни оптику, ни смысл того, о чем рассказывалось. Теперь, когда мы не сможем напрямую обратиться к поэту за разъяснениями, будем внимательнее, и, подобно тому как, «когда человек умирает, изменяются его портреты», новыми значениями и нюансами наполнятся оставленные нам строфы. Да она сама очень хорошо представляла себе, что стихи полноценно звучат лишь при переходе их создателя в иной мир. «Стихи буквально живы, они — Существа, они улетают, и очень далеко. Им безразличен их творец. Без него им даже легче, после его смерти они наливаются кровью, они — еще живее».

Когда лечу над темною водой
И проношусь над черными лесами,
Нет у меня в карманах ничего —
Табак вразмешку с русскими стихами.

Когда же ангел душу понесет,
Ее обняв в тумане — и во пламя,
Нет тела у меня и нету слез,
А только торба со стихами.

Но прежде чем влететь в распахнутый огонь:
Не жги — молю — оставь мне эту малость,
И ангел говорит: оставь ее, не тронь,
Она вся светлым ядом напиталась.

Поэтический дар Елены Шварц — вне всяческих обсуждений, но так же очевидна ее религиозная одаренность. Я говорю это безотносительно к конфессии. Сам я ни к какой не принадлежу, что совершенно не означает, будто мне чужды размышления о Боге. Для меня самым болезненным был бы даже просто намек, что я словом задел чью-либо веру. Я слишком долго занимался антропологией, чтобы пытаться с посторонней точки зрения судить о чем-то сакральном. Другое дело, что мне представляется весьма затруднительным гипотетический комментарий православно-церковного человека ортодоксальных взглядов к вполне религиозным стихам Елены Шварц.

Ссылка на ойкуменистичность взглядов мало что объясняет, и я имею дерзость полагать, что здесь может помочь именно взгляд непредвзятого антрополога. Мир Елены Шварц так густо заселен разного рода ангелами, а также большими и маленькими чертями и бесенятами, что слово «пандемонизм» возникает не всуе. Гете этим словом не оскорблялся, надеюсь, что и в нашем случае я никого не обидел.

Я хотел бы поделиться теми разговорами, которые у меня были с Еленой Шварц. Нет, прямым участником бесед я не был, а возможно, и не хотел бы быть. Это странное дело: выпытывать у поэта или у композитора, что именно он хотел сказать. Сказанного в стихах — больше, чем способен разъяснить автор. Автор сам не всегда понимает, что зафиксировал в результате коммуникации «разумного с сверхразумным» (по слову Елены Шварц).

«Стихотворение как некое орудие, инструмент, с помощью которого добывается знание, не могущее быть обретенным иным путем (там, где логика и философия бессильны). Оно запускается в небеса или куда угодно… и, повинуясь уже не воле своего создателя, а собственной внутренней логике и музыке, прихотливо впиваясь в предмет изучения, добывает образ».

Многое из того, о чем мне хотелось бы поговорить с Еленой Шварц, еще когда она была среди нас, и о чем не осмелился бы спросить при встрече, разъясняется ею в литературных заметках и эссе. Глубина и проницательность этих записей несомненны. Они могут служить комментарием к стихам автора на ту же тему, но перевод поэзии на прозу не способен осуществить даже автор, вернее, даже творец не в состоянии пересоздать стихи таким образом, чтобы в точности сохранить добытый ими смысл.

По этой причине все мои формулировки, если они пытаются передать смысл стихотворных строк, будут носить относительный характер. Читатель же должен в качестве окончательного принимать только цитируемый текст, принимая его (или не принимая) в меру собственного понимания. Вопросы, которые я не задал Елене Андреевне, но уже давно адресую ее стихам, будут ясны из некоторого количества цитат. Темы: Смерть и Бог.