Собрание

В последний римский вечер приехали Ленины знакомые из другой страны, Лена сказала, что пока я у нее, у нее нет места, пусть сегодня переночуют в гостинице, а завтра переедут к ней. Они очень растерялись, им хотелось провести вечер с Леной, в конце концов она согласилась, и я тоже сказала: да, конечно, мы все поместимся. Они славные люди и Лена хорошо к ним относилась. Но потом она часто вспоминала, как я это сказала и как из-за этого наш последний римский вечер был нарушен, был не таким сосредоточенно грустным и тихим, и веселым, заполненным бесконечными разговорами, как другие. Сейчас, глядя на Ленины фотографии, я думаю, что, может быть, когда-нибудь я смогу смотреть на них спокойно, не думая с мучительным раскаянием об этом вечере, потерянном исключительно из легкомысленного и идиотского предположения, что будет еще много таких вечеров.

* * *

Все эти дни, стоит мне начать засыпать, как в голове, в полусне, начинает крутиться абсурдная фраза: «Ужасно не то, что Лена умерла, а то, что ее больше нет».

* * *

Конечно, все пишут и должны писать, что смерть Лены — огромная потеря для русской литературы. На самом деле, русская литература не может ее потерять, все, что она сделала для русской поэзии, вообще для поэзии — есть и навсегда останется. Ее смерть — этo огромная потеря для меня.

* * *

Ее подарки (кроме тех самых важных, о которых написал Олег Юрьев в прощальном слове— ее стихов и их величия. Но те подарки для всех, а эти только для меня): прекрасные малахитовые бусы, жемчужные бусы с китайскими эмалированными вставками, бусы из какого-то дымно-красного камня. Книги, пластинки. Маленькие статуэтки. Фарфоровый всадник без головы. А одна крошечная керамическая ящерица разбилась в зиму Лениной болезни. И так ее жалко, как будто это что-то могло бы поправить, если бы она не разбилась. Венецианские маски. Самая главная драгоценность — золотистая бабочка, подарок Лене от Риты Аронзон (бабочка Аронзона, «Михнова бабочка»).

* * *

В разгар перестройки мы сидим у Лены в комнате, за большим и, кажется, круглым, столом. Я повторяю всякие перестроечные глупости, типа «за вашу и нашу свободу», «право наций на самоопределение» и т. п. и т. д. Лена возражает, говорит, что нет и не может быть никаких правил, что у всех народов свои отношения, своя история, что нельзя взять и разрушить великую страну, что это будут потоки крови, унижение людей, что эта страна — наша родина, родина нашего языка, другой у нас нет. Сидим, спорим. Я говорю несколько преувеличено. Лена говорит несколько преувеличено. Через несколько дней Ленино стихотворение «Заплачка консервативно настроенного лунатика»:

О.Мартыновой

О какой бы позорной мне перед вами ни слыти,
Но хочу я в Империи жити.
О Родина милая, Родина драгая,
Ножиком тебя порезали, ты дрожишь нагая.
Еще в колыбели, едва улыбнулась Музе —
А уж рада была — что в Советском Союзе.
Я ведь привыкла — чтобы на юге, в печах
Пели и в пятки мне дули узбек и казах,
И чтобы справа валялся Сибири истрепанный мех,
Ридна Украина, Камчатка — не упомянешь их всех.
Без Сахалина не жить, а рыдать найгорчайше —
Это ведь кровное все, телесное наше!
Для того ли варили казаки кулеш из бухарских песков,
Чтобы теперь выскребали его из костей мертвецов?
Я боюсь, что советская наша Луна
Отделиться захочет — другими увлечена,
И съежится вся потемневшая наша страна.
А ведь царь, наш отец, посылал за полками полки —
На Луну шли драгуны, летели уланы, кралися стрелки,
И Луну притащили для нас на аркане,
На лунянках женились тогда россияне.
Там селения наши, кладбища, была она в нашем плененьи,
А теперь — на таможне они будут драть за одно посмотренье.
Что же делать лунатикам русским тогда — вам и мне?
Вспоминая Россию, вспоминать о Луне.

май 1990