Соборы пустоты

Зная наверняка, что Пернелла будет всеми силами меня отговаривать, я утаил от нее свой замысел, и это ничуть не облегчило мою задачу. Мне потребовалась вся моя хитрость и скрытность, чтобы обо всем позаботиться и притом скрыть все приготовления от моей нежной супруги.

То был вечер 21 июня 1358 года, тогда выдалось самое жаркое лето из всех, какие мне довелось пережить на своем веку. Я ждал допоздна, дабы никого не встретить возле церквушки на темной улице Гарланд.

Признаюсь вам, то, что я вот так, без позволения, проник среди ночи в это святое место, повергло меня в трепет. Я старался успокоить себя мыслью, что пришел сюда не затем, чтобы что-то похитить, и, в сущности, не питаю никакого намерения, способного навлечь на меня гнев Божий. Но было ли двигавшее мною любопытство чувством более достойным? По крайней мере, оно оказалось достаточно сильным, чтобы придать мне невероятной отваги, и вскоре с бьющимся сердцем я очутился уже внутри церковной ограды.

Во дворе никого не было, но мерцающий свет догоравших свечей то и дело пугал меня, отбрасывая на высокие каменные стены колеблющиеся тени.

При помощи многих инструментов мне удалось поднять закрывавшую колодец решетку, а чтобы спуститься вниз, я крепко привязал веревку к одной из опор. Чтобы лучше видеть и прикинуть глубину колодца, я бросил на дно факел. Спуск оказался куда опаснее, чем я предполагал, но в конце концов я коснулся ногами дна, не поранившись. И тогда-то я и открыл нечто невероятное.

В глубине колодца при церкви Святого Юлиана Бедняка, вдали от глаз прихожан, прорытый в одной из стен, уходил в глубь земли темный узкий коридор. Ошеломленный, я только что обнаружил забытую дверь, о которой говорит Виллар. Тайный проход!

Потрясенный этим удивительным открытием, я не сразу решился ступить в подземелье. Есть что-то устрашающее в том, чтобы спускаться в чрево земли, да и предостережение Виллара все еще звучало у меня в голове: «Есть двери, которые лучше никогда не открывать». Но для меня это была возможность познать невидимое, проникнуть в непостижимое. Мне, парижскому общественному писарю, обреченному на забвение, наконец представился случай заглянуть за завесу, постичь неведомое, объять необычайное. Как я мог отступить?