Собор Святой Марии

Арнау не мог ничего возразить. Он не знал доводов мудрецов и философов, но как бы Жоан ни упорствовал, Арнау допускал, что вполне могли быть случаи, не описанные ими. Однако правила, установленные общиной бастайшей, Арнау хорошо знал: его сразу познакомили с основными требованиями и предупредили, что, если он их нарушит, его выгонят. А община не могла ошибаться!

Арнау почувствовал себя ужасно сконфуженным.

— И что же делать? Если все женщины плохие…

— Прежде всего надо на них жениться, — перебил его Жоан. — А затем, вступив в брак, человек должен следовать учению Церкви.

Жениться, жениться… Такая мысль никогда не приходила ему в голову, но… если это единственный выход…

— А что нужно делать, когда женишься? — спросил Арнау дрожащим голосом. От мысли, что он будет с Аледис вместе всю жизнь, у него перехватило дыхание.

Жоан вновь обратился к объяснениям, которые он слышал от школьных учителей:

— Хороший муж, исходя из нескольких главных принципов, должен держать под контролем естественную порочность своей жены. Первый из них предусматривает, что женщина должна быть всегда во власти мужчины: «Sub potestate viri eris» [3]— так гласит Книга Бытия.Второй принцип — из Книги откровений Иоанна Богослова— утверждает следующее: «Mulier si primatum haber… — Жоан на мгновение запнулся и произнес: — Mulier si primatum habuerit, contraria est viro suo», что означает: «Если жена первенствует в доме, она будет врагом мужу своему». Следующий принцип взят из Книги притчей Соломоновых: «Qui delicate nutrit servum suum, inveniet contumacem», — продолжил Жоан. — Речь идет о том, что тот, кто обходится мягко с людьми, призванными служить (а среди них есть и женщины), найдет возмущение там, где должны быть смирение, послушание и повиновение. И если, несмотря на все, женщина остается порочной, муж должен наказать ее стыдом и страхом; исправить ее вначале, когда она еще молодая, а не ждать, пока состарится.

Арнау выслушал брата не перебивая.

— Жоан, — сказал он ему, когда тот закончил, — ты думаешь, я мог бы жениться на Аледис?

— Конечно! Но тебе придется подождать немного, пока ты поднимешься на ноги и сможешь содержать ее. В любом случае было бы правильно, если бы ты поговорил с ее отцом, прежде чем он успеет подыскать ей кого-нибудь другого. Иначе тогда ты уже ничего не сможешь изменить.

Образ отца девушки с его редкими черными зубами казался Арнау непреодолимым препятствием. Жоан понял, какие опасения вызывают тревогу у брата.

— Ты должен это сделать, — настойчиво произнес он. Ты мне поможешь?

— Разумеется!

На некоторое время между двумя соломенными тюфяками, лежащими возле очага, вновь воцарилось молчание.

— Жоан, — позвал Арнау, тормоша его.

— Что?

— Спасибо тебе.

— Не за что, — ответил тот.

Оба попытались заснуть, но ничего не получилось. Арнау не мог сомкнуть глаз, потому что был потрясен идеей жениться на своей прекрасной Аледис; Жоан — потому что неожиданно погрузился в воспоминания о своей матери.

«Прав ли был котельщик Понс? — думал он. — И действительно ли каждой женщине присуща порочность?»

Женщина обязана подчиняться мужчине. Мужчина должен наказывать женщину. В чем правота котельщика? Мог ли он, уважая память своей матери, давать Арнау такие советы? Жоан вспомнил руку матери, протянутую из маленького окошка зловонной тюрьмы и нежно гладившую его по голове. Вспомнил ненависть, которую он испытывал и до сих пор испытывает к Понсу… Но был ли прав котельщик?

В течение последующих дней ни один из них не осмелился подойти к Гасто, неизменно пребывающему в дурном настроении. Человек, которому его нынешнее положение квартиросъемщика в доме Пэрэ постоянно напоминало о невзгодах и потере своего жилища, был всегда чем-то недоволен. Угрюмый характер дубильщика только ухудшался.

Когда Гасто находился дома и оба брата имели возможность серьезно поговорить с ним, его рычание, ругань и грубость заставляли их отказаться от своего намерения.

В то же время Арнау был по-прежнему очарован красотой Аледис. Он не сводил с нее глаз, и не было минуты в течение дня, когда бы его мысли и воображение не были заняты ею. И только при появлении Гасто внутри у него все сжималось.

Чем больше священник и товарищи по общине говорили ему о запретах, тем сильнее его тянуло к Аледис. Ну а девушка, оставаясь наедине со своей игрушкой, использовала любую возможность, чтобы в просторной выцветшей рубашке выглядеть максимально привлекательной. Арнау терялся, не зная, что ему делать. Эти груди, это тело не давали ему покоя. «Ты будешь моей женой, когда-нибудь ты будешь моей женой», — повторял он про себя и заливался краской. Представляя ее в чем мать родила, он мысленно блуждал по запретным и неведомым местам, поскольку, кроме измученного тела Хабибы, никогда не видел женщину обнаженной.