Собор Святой Марии

— Почему ты не хочешь поговорить со мной? — спросила Аледис сладким голоском, заглянув Арнау прямо в глаза.

Она и сама удивилась своей смелости. Репетируя эту простую фразу много раз, Аледис задавалась вопросом, способна ли она произнести ее не запинаясь при встрече с Арнау. Если бы Арнау ей ответил, она была бы обезоружена, но, к ее удовлетворению, все было не так. Зная о том, что где-то рядом Алеста, Арнау инстинктивно повернулся к Аледис, и та увидела, как его щеки залились ярким румянцем. Он не мог выйти и тем более не смел посмотреть на Алесту.

— Я… Да, я…

— Ты, ты, ты, — перебила его Аледис, ободренная успехом. — Ты избегаешь меня. Раньше мы разговаривали и смеялись, а теперь каждый раз, когда я собираюсь подойти к тебе…

Аледис старалась стоять так, чтобы ее молодые упругие груди были плотно обтянуты рубашкой. Она добилась необходимого эффекта: несмотря на грубую ткань, ее соски проступали, как наконечники копий. Арнау это видел, и все камни королевской каменоломни не могли отвести его взгляда от того, что выставила напоказ Аледис. У парня перехватило дыхание.

— Девочки!

Голос спускавшейся по лестнице Эулалии вернул их к действительности. Аледис встрепенулась, открыла дверь и выскочила на улицу, прежде чем ее мать успела подойти к ним. Арнау повернулся к Алеете, которая наблюдала за происходящим с открытым ртом, но та тоже поспешно выпорхнула из дому.

Этой ночью сестры шушукались, не находя ответов на вопросы, которые возникли в связи с последними событиями и о которых они не могли никому рассказать. Единственное, в чем была уверена Аледис, хотя и не знала, как это объяснить сестре, так это власть, которой обладало ее тело над Арнау. Новое чувство, переполнявшее Аледис, доставляло ей удовольствие. Девушка задавалась вопросом, все ли мужчины будут так реагировать, хотя и не представляла себя перед любым другим, кроме Арнау. Ей бы никогда не пришло в голову вести себя так с Жоаном или с кем-нибудь из подмастерьев дубильщика, друзьями Симо. Невозможно даже представить, что… Конечно, с Арнау она словно бы раскрепощалась и внутри ее просыпалось нечто такое…

— Что с ним происходит? — спросил Рамона Жозеп, старшина общины.

— Не знаю, — искренне ответил тот.

Мужчины посмотрели в сторону лодочников, где Арнау, стоя у сгруженных на берег товаров, требовал, чтобы ему дали тюк потяжелее. Когда парнишка добился своего, Жозеп, Рамон и их товарищи увидели, как он пошел, едва переставляя ноги.

— Так он долго не протянет, — задумчиво произнес Жозеп.

— Он молод, — попытался защитить его Рамон.

— Нет, не протянет.

То, что Арнау изменился, заметили все. Он требовал самые тяжелые тюки и камни и носил их так, как будто в этом и заключался смысл всей его жизни. Возвращаясь на место погрузки почти бегом, он снова просил для себя более тяжелый груз, чем ему следовало. В конце дня он возвращался в дом Пэрэ, волоча ноги и согнувшись от боли в спине.

— Что с тобой происходит? — поинтересовался Рамон на следующий день, когда оба несли тюки в сторону муниципальных складов.

Арнау не ответил. Рамон не мог понять, было ли его молчание вызвано тем, что он не хотел говорить, или паренек не мог этого сделать по какой-то причине. Его лицо исказилось от напряжения, глаза налились кровью от тяжелой ноши, которую ему погрузили на спину.

— Если у тебя появилась какая-то проблема, я готов…

— Нет, нет, — только и смог выговорить Арнау. Как ему признаться, что он сгорал, изнывая от тоски по Аледис? Как рассказать, что покой для него наступал только в те минуты, когда он полностью отдавался работе и нес на спине тяжелый груз, мысль о котором вытесняла все остальное, и приходилось думать только о том, как бы донести его? Лишь тогда ему на время удавалось забыть ее глаза, улыбку, груди, все ее юное тело. Как рассказать о том, что каждый раз, когда Аледис кокетничала, он терял контроль над собой и видел ее голой рядом с собой, видел, как она ласкала его? Тогда он вспоминал слова кюре о запрещенных связях. «Грех! Грех!» — предупреждал священник с присущей ему твердостью, обращаясь к своим прихожанам. Чтобы подавить этот шквал чувств, он приходит домой изнуренным и падает на тюфяк, пытаясь заснуть и забыть, что эта девочка рядом. — Нет, нет, — повторил он. — Спасибо, Рамон.

— Он себя загонит, — сказал Жозеп в конце дня.

На этот раз Рамон не посмел ему возражать.

— Тебе не кажется, что ты переходишь пределы разумного? — спросила Алеста однажды ночью свою сестру.

— Почему?

— Если отец об этом узнает…

— О чем он должен узнать?

— О том, что ты любишь Арнау.

— Я не люблю Арнау! Просто… просто… Мне хорошо, Алеста. Мне нравится, когда он на меня смотрит…

— Ты его любишь, — настаивала сестренка.

— Нет. Ну как тебе объяснить? Когда я вижу, как он на меня смотрит, когда он краснеет, у меня такое ощущение, будто его взгляд проходит сквозь мое тело.

— Ты его любишь.

— Нет. Спи лучше. Что ты понимаешь? Спи…

— Ты любишь его, любишь, любишь.