Собор Парижской Богоматери

Она обеими руками схватила за остатки волос его плешивую голову и старалась отдалить от себе его поцелуи, как будто то были ядовитые укусы.

– Сжалься! – повторял несчастный. – Если б ты знала мою любовь к тебе! Это огонь, растопленное олово, тысяча ножей в сердце!

Он с неестественной силой схватил ее руки.

– Пусти меня, – растерянно промолвила она, – пусти, или я плюну тебе в лицо.

Священник отпустил ее.

– Унижай меня, бей меня, будь злой, делай со мной, что хочешь, но только сжалься! Полюби меня.

Тогда она начала бить его с яростью ребенка. Своими прекрасными ручками она била его по лицу.

– Уходи, дьявол!

– Люби меня, люби меня! Пожалей меня! – кричал священник, прижимаясь к ней, отвечая ласками на удары.

Вдруг она почувствовала, что он сильнее ее.

– Пора кончить! – прошептал он сквозь зубы.

Она была побеждена, разбита. Дрожащая, она была в его руках, в его власти. Она чувствовала, как сладострастная рука блуждает по ее телу. Сделав последнее усилие, она закричала:

– Спасите! Сюда! Вампир! Вампир!..

Никто не являлся на помощь, одна Джали проснулась и жалобно заблеяла.

– Молчи! – повторял, задыхаясь, священник.

Вдруг, борясь с ним, ползая по земле, цыганка нащупала что-то холодное, металлическое. Это был свисток Квазимодо. Она схватила его с порывом надежды, поднесла к губам и дунула в него из последних сил. Свисток издал пронзительный, резкий, чистый звук.

– Что это? – проговорил священник.

Почти в то же мгновение его приподняли вверх сильные руки. В келье было темно. Он не видел, кто держал его, но слышал бешеный скрежет зубов и разглядел поднятое над ним лезвие ножа.

Священнику показалось, что это Квазимодо, это не мог быть никто другой. Он вспомнил, что, входя, чуть не наступил на какую-то массу, лежавшую снаружи у двери. Но так как явившийся на зов не произносил ни слова, Клод не знал, что и подумать. Он схватил руку, державшую нож, и закричал: «Квазимодо!» – забыв в этот ужасный момент, что Квазимодо глух.

В одно мгновение священник был брошен на пол и ощутил железное колено у себя на груди. По этому острому колену он узнал Квазимодо. Но как поступить, чтобы Квазимодо мог узнать его? Ночь превращала глухого в слепого.

Ему грозила гибель. Молодая девушка, безжалостная, как разъяренная тигрица, не думала спасать его. Острие кинжала приближалось к его голове. Минута была критической. Вдруг его враг поколебался.

– Кровь не должна коснуться ее, – сказал он глухо.

Это действительно был голос Квазимодо.

Сильная рука выволокла священника за ноги из комнаты. Там должен был он умереть. На его счастье, в это время взошла луна. Когда они очутились за дверью кельи, ее бледный луч упал на лицо священника. Квазимодо взглянул на него, задрожал, бросил его и попятился.

Цыганка, подошедшая к порогу своей кельи, увидела с удивлением, что роли переменились. Теперь священник грозил, Квазимодо умолял.

Священник, осыпавший его жестами гнева и упрека, властно приказал ему удалиться.

Глухой опустил голову, потом стал на колени перед дверью цыганки.

– Ваше преподобие, – сказал он покорным, но торжественным голосом, – вы сделаете все, что вам будет угодно, но прежде убейте меня.

Говоря это, он подал священнику свой нож. Взбешенный священник хотел схватить нож, но молодая девушка оказалась проворнее. Она вырвала нож из рук Квазимодо и злобно расхохоталась.

– Подойди! – сказала она священнику.

Она подняла нож. Священник остановился. Без всякого сомнения, она ударила бы его.

– Ты не смеешь подойти, трус! – закричала она. Потом прибавила безжалостно, так как знала, что это каленым железом пронзит сердце священника: – Я знаю, что Феб жив!

Священник отшвырнул Квазимодо ногой и, дрожа от бешенства, скрылся на лестнице.

Когда он ушел, Квазимодо поднял свисток, который спас цыганку, и подал его ей, говоря:

– А то он было совсем заржавел!..

С этими словами он оставил ее одну. Молодая девушка, измученная этой бурной сценой, упала в изнеможении на свою постель и разразилась рыданиями. Ее горизонт снова затягивался тучами.

Священник ощупью вернулся в свою келью. Свершилось: Клод ревновал цыганку к Квазимодо. Он задумчиво повторял роковые слова:

– Она не достанется никому.

Книга десятая

I. У Гренгуара на Бернардинской улице появляется несколько блестящих идей