Собор Парижской Богоматери

– Но ведь это совсем близко. Отчего же вы ни разу не навестили меня?

Феб окончательно смутился:

– Да знаете… служба… Потом, прелестная кузина, я был болен.

– Болен! – воскликнула она с испугом.

– Да… ранен…

– Ранены?

Бедная девушка совсем взволновалась.

– Не пугайтесь, – небрежно сказал Феб. – Пустяки… ссора… удар шпагой. Что вам до этого?

– Что мне до этого? – воскликнула Флёр де Лис, поднимая к нему свои полные слез глаза. – Вы не думаете того, что говорите. Как это случилось? Я хочу знать все.

– Ну, дорогая, у меня была неприятность с Маге Фэди. Вы знаете его? Лейтенант из Сен-Жермен-ан-Лэ. Мы немного поцарапали друг другу кожу. Вот и все.

Лживый капитан знал, что дело чести всегда возвышает человека в глазах женщины. Действительно, Флёр де Лис смотрела на него с выражением страха и восторга. Она все еще не вполне была успокоена.

– Совсем ли вы выздоровели, мой Феб? Я не знаю вашего Маге Фэди, но он дурной человек. Из-за чего же вы поссорились?

Тут уже Феб, воображение которого не отличалось изобретательностью, не знал, как выпутаться.

– Право, я не знаю… Так… лошадь… слова! Прелестная кузина, – воскликнул он, чтобы переменить разговор, – что это за шум на площади?

Он подошел к окну.

– Посмотрите, прелестная кузина, сколько народу!

– Не знаю, – сказала Флёр де Лис. – Кажется, какая-то ведьма должна принести покаяние, прежде чем ее повесят.

Капитан был так уверен, что дело Эсмеральды было давно покончено, что не смутился словами Флёр де Лис, но все-таки спросил:

– Как зовут эту колдунью?

– Не знаю, – отвечала она.

– А что она сделала?

Она пожала белыми плечиками:

– Не знаю.

– Боже мой, – сказала госпожа де Гондлорье, – теперь столько колдунов, что их жгут, не разузнав даже их имени. Где же их всех узнать? Но можете быть покойны, Господь ведет им счет.

Почтенная дама тоже подошла к окну.

– Вы правы, Феб, – сказала она, – какая масса народу! Господи, даже на крышах люди. Знаете, Феб, это напоминает мне мою молодость. Когда въезжал король Карл Шестой, было тоже много народу. В каком году это было, я уж не припомню. Вам представляется то, что я говорю, очень старым, а меня переносит к молодости. Тогда народ был лучше, красивее. Толпа стояла стеной до самых Сент-Антуанских ворот. Королева сидела за королем на его лошади, все принцы и вельможи также везли своих жен. Я помню, все смеялись, потому что ехали рядом Амоньон де Гарпанд, крошечного роста, и рыцарь Матефелон, гигантского роста, – тот, что побил стольких англичан. Очень было хорошо. Перед всеми рыцарями несли их знамена, которые так и блестели. Тут были и знамена и хоругви. Где все запомнить! Сир де Калан – с рыцарским знаменем; Жан де Шатоморан – с хоругвью; сир де Куси – с хоругвью, да такой богатой, какой не было ни у кого, кроме герцога Бурбонского… Как грустно думать, что все это было и прошло!

Влюбленные не слушали почтенную особу. Феб возвратился к стулу своей невесты и облокотился на его спинку, причем взгляд повесы проникал во все отверстия воротничка Флёр де Лис. Этот воротник так кстати раскрывался, показывая столь соблазнительные вещи, и давал возможность догадываться о других, еще более соблазнительных, что восхищенный Феб думал: «Можно ли любить кого-нибудь, кроме блондинки?»

Оба молчали. Молодая девушка иногда подымала на него счастливые и ласковые глаза. Волосы их смешивались в весеннем луче солнца.

– Феб, – вдруг сказала шепотом Флёр де Лис, – мы через три месяца будем мужем и женой. Поклянитесь мне, что вы никогда не любили другой женщины.

– Клянусь вам, мой ангел!.. – ответил Феб, и страстный взгляд подтвердил искренность его слов. Он в эту минуту, может быть, сам верил тому, что он говорил.

Добрая мать, видя согласие между молодыми людьми, вышла из комнаты за каким-то делом. Феб это заметил, и странные мысли вспыхнули в мозгу предприимчивого капитана. Флёр де Лис его любила, он был ее женихом, они были наедине; его прежняя любовь к ней вернулась если не с прежней свежестью, то с еще большею силою, – так разве грех взять свое, хотя бы и раньше времени?.. Не знаю, таковы ли в точности были его мысли обо всем этом, но Флёр де Лис была испугана его взглядом. Она обернулась и увидела, что матери нет в комнате.

– Боже мой, – сказала она, – как мне жарко!

– Действительно, – отвечал Феб, – скоро полдень. Солнце греет. Надо закрыть занавес.

– Нет, нет, – воскликнула бедная девушка, – напротив! Мне нужен свежий воздух!

Как лань, чувствующая приближение охотника, она бросилась к двери, открыла ее и выбежала на балкон.

Феб, недовольный, последовал за нею.

Площадь перед собором Богоматери, на которую, как известно, выходил балкон, представляла зрелище, снова испугавшее боязливую Флёр де Лис.