Собор Парижской Богоматери

Знаменитый кабак «Яблоко Евы» находился в университетском квартале, на углу улиц Рондель и Батонье. Он помещался в нижнем этаже и представлял собой довольно большую комнату с очень низким сводчатым потолком, поддерживаемым посредине толстым деревянным столбом, выкрашенным в желтое. Все помещение было заставлено столами, а по стенам висели блестящие жестяные кружки. Тут всегда была масса народу, желавшего выпить, и много уличных женщин. Одно окно выходило на улицу, у двери же вилась виноградная лоза, а над дверью был прибит скрипучий железный лист, украшенный изображениями женщины и яблока. Заржавевший от дождя лист раскачивался от ветра на железном гвозде. Этот своеобразный флюгер заменял вывеску.

Наступала ночь, на перекрестке было темно. Кабак, освещенный многочисленными свечами, пылал во мраке, как кузнечный горн. Оттуда, сквозь разбитые стекла, слышались звон стаканов, пьяные крики, крепкие словца и перебранка. Сквозь запотевшее окно смутно виднелись многочисленные посетители, а по временам оттуда раздавались взрывы хохота. Прохожие, спешившие по своим делам, проходили не оглядываясь мимо шумного окна. Лишь изредка какой-нибудь мальчишка в лохмотьях, встав на цыпочки, старался заглянуть в окно и крикнуть старинную прибаутку, которой дразнили тогда пьяниц: «Aux Houls, saouls, saouls, saouls»[111].

Но теперь взад и вперед около шумной таверны терпеливо прогуливался какой-то человек, не спуская с нее глаз и не отходя дальше, чем часовой от своей будки. На нем был плащ, которым он старательно закрывал себе лицо. Плащ этот был только что куплен у старьевщика, торговавшего в лавочке рядом с «Яблоком Евы». Вероятно, прохожий или прозяб в холодный мартовский вечер, или хотел скрыть свой костюм. По временам он останавливался перед мутным окном с железной решеткой, вслушивался, вглядывался и топал ногой.

Наконец дверь кабака отворилась. Этого, по-видимому, только и дожидался прохожий. Два человека вышли на улицу, и луч света, вырвавшийся через отворенную дверь, на минуту озарил их веселые лица. Незнакомец в плаще продолжал свои наблюдения, спрятавшись под навесом крыльца, на другой стороне улицы.

– Гром и молния! – воскликнул один из пьяниц. – Сейчас пробьет семь часов, а ведь это час моего свидания.

– Я вам говорю, – бормотал его товарищ заплетающимся языком, – я вам говорю, что я не живу на улице Сквернословия, indighus qui inter mala verba habitat. Я живу на улице Жан – Мягкий хлеб, in vico Johannis Pain Mollet. Вы более рогаты, чем единорог, если вы утверждаете обратное. Каждый знает, что кто раз сел верхом на медведя, тот ничего не боится, а только вы полакомиться любите не хуже Сен-Жака де Лопиталя.

– Жан, друг мой, вы пьяны, – говорил второй, но тот продолжал, пошатываясь:

– Что вы там ни говорите, капитан Феб, но давно доказано, что у Платона был профиль легавой собаки.

Читатель, без сомнения, уже узнал наших двух друзей, капитана и студента. Да и незнакомец, скрывавшийся в тени, тоже, по-видимому, узнал их, потому что он медленно последовал за ними, описывая на ходу такие же зигзаги, как пьяный Жан, увлекавший за собой и капитана, хотя тот, более привычный к вину, держался на ногах вполне твердо.

Внимательно прислушиваясь, незнакомец в плаще не пропустил ни одного слова из следующего интересного разговора:

– Черт возьми! Старайтесь же идти прямо, господин бакалавр. Сейчас я уйду от вас, ведь уже семь часов, а у меня назначено свидание с красоткой.

– Отстаньте от меня, пожалуйста. Вон я вижу звезду, вижу огненные копья. А вы страсть как похожи на Дампмартенский замок, который лопается от смеху.

– Клянусь бородавками моей бабушки, Жан, нельзя городить такую чушь! Скажите-ка мне лучше, остались ли у вас деньги?

– Господин ректор, тут нет никакой ошибки: parva boucheria значит маленькая бойня.

– Жан, друг мой Жан! Ведь я вам говорил, что у меня назначено свидание с этой девочкой за мостом Святого Михаила. Там негде устроиться, иначе как у старухи Фалурдель, а ей надо заплатить за комнату. Старая карга с седыми усами мне не поверит в долг. Жан, пожалуйста, посмотрите, неужели мы пропили все поповские деньги? Неужели у вас не осталось ни одного су?

– Сознание хорошо проведенного дня – лучшая приправа к кушаньям…

– Черт тебя возьми, наконец! Вот проклятье! Отвечай, есть у тебя еще деньги? Коль есть, так давай, а не то я сам обыщу тебя, хоть бы ты был покрыт проказой, как Иов, или паршой, как Цезарь!

– Милостивый государь! Улица Гальяш одним концом упирается в улицу ла Веррули, а другим – в улицу Тиксеранди.

– Ну да, ну да, голубчик, улица Гальяш прекрасная улица, но постарайтесь немного прийти в себя. Ведь мне нужно всего одно су и, главное, не позднее семи часов!

– Тс-с, слушайте хорошенько куплет: