Собор Парижской Богоматери

­ Изредка. У меня так много дел!.. А какая хорошенькая была у нее козочка!

­ Кажется, цыганка спасла вам жизнь?

­ Да, черт возьми, это правда!

­ Что же с ней сталось? Что вы с ней сделали?

­ Право, не знаю. Кажется, ее повесили.

­ Вы думаете?

­ Уверен. Когда я увидел, что дело пахнет виселицей, я вышел из игры.

­ И это все, что вы знаете?

­ Постойте! Мне говорили, что она укрылась в Соборе Парижской Богоматери и что там она в безопасности. Я очень этому рад, но до сих пор не могу узнать, спаслась ли козочка. Вот все, что я знаю.

­ Я сообщу вам больше! ­ воскликнул Клод, и его голос, до сей поры тихий, неторопливый, почти глухой, вдруг сделался громким. ­ Она действительно нашла убежище в Соборе Богоматери, но через три дня правосудие заберет ее оттуда, и она будет повешена на Гревской площади. Уже есть постановление судебной палаты.

­ Досадно! ­ сказал Гренгуар.

В мгновение ока к священнику вернулось его холодное спокойствие.

­ А какому дьяволу, ­ заговорил поэт, ­ вздумалось добиваться ее вторичного ареста? Разве нельзя было оставить в покое суд? Кому какой ущерб от того, что несчастная девушка приютилась под арками Собора Богоматери, рядом с гнездами ласточек?

­ Есть на свете такие демоны, ­ ответил архидьякон.

­ Дело скверное, ­ заметил Гренгуар.

Архидьякон, помолчав, спросил:

­ Итак, она спасла вам жизнь?

­ Да, у моих друзей-бродяг. Еще немножко, и меня бы повесили. Теперь они жалели бы об этом.

­ Вы не желаете ей помочь?

­ Я бы с удовольствием ей помог, отец Клод. А вдруг я впутаюсь в скверную историю?

­ Что за важность!

­ Как что за важность?! Хорошо вам так рассуждать, учитель, а у меня начаты два больших сочинения.

Священник ударил себя по лбу. Несмотря на его напускное спокойствие, время от времени резкий жест выдавал его внутреннее волнение.

­ Как ее спасти?

Гренгуар ответил:

­ Учитель! Я скажу вам: Lpadelt, что по-турецки означает: «Бог ­ наша надежда».

­ Как ее спасти? ­ повторил задумчиво Клод.

Теперь Гренгуар хлопнул себя по лбу.

­ Послушайте, учитель! Я одарен воображением. Я найду выход… Что, если попросить короля о помиловании?

­ Людовика Одиннадцатого? О помиловании?

­ А почему бы нет?

­ Поди отними кость у тигра!

Гренгуар принялся измышлять новые способы.

­ Хорошо, извольте! Угодно вам, я обращусь с заявлением к повитухам о том, что девушка беременна?

Это заставило вспыхнуть впалые глаза священника.

­ Беременна! Негодяй! Разве тебе что-нибудь известно?

Вид его испугал Гренгуара. Он поспешил ответить:

­ О нет, только не мне! Наш брак был настоящим foris-maritagium [140]. Я тут ни при чем. Но таким образом можно добиться отсрочки.

­ Безумие! Позор! Замолчи!

­ Вы зря горячитесь, ­ проворчал Гренгуар. ­ Добились бы отсрочки, вреда это никому не принесло бы, а повитухи, бедные женщины, заработали бы сорок парижских денье.

Священник не слушал его.

­ А между тем необходимо, чтобы она вышла оттуда! ­ бормотал он. Постановление вступит в силу через три дня! Но не будь даже постановления… Квазимодо! У женщин такой извращенный вкус! ­ Он повысил голос: Мэтр Пьер! Я все хорошо обдумал, есть только одно средство спасения.

­ Какое же? Я больше не вижу ни одного.

­ Слушайте, мэтр Пьер! Вспомните, что вы обязаны ей жизнью. Я откровенно изложу вам мой план. Церковь день и ночь охраняют. Оттуда выпускают лишь тех, кого видели входящими. Вы придете. Я провожу вас к ней. Вы обменяетесь с ней платьем. Она наденет ваш плащ, а вы ­ ее юбку.

­ До сих пор все идет гладко, ­ заметил философ. ­ А дальше?

­ А дальше? Она выйдет, вы останетесь. Вас, может быть, повесят, но зато она будет спасена.

Гренгуар с озабоченным видом почесал у себя за ухом.

­ Такая мысль мне никогда бы не пришла в голову!

Открытое и добродушное лицо поэта внезапно омрачилось, словно веселый итальянский пейзаж, когда неожиданно набежавший порыв сердитого ветра нагоняет облака на солнце.

­ Итак, Гренгуар, что вы скажете об этом плане?

­ Скажу, учитель, что меня повесят не «может быть», а вне всякого сомнения.

­ Это нас не касается.

­ Черт возьми! ­ сказал Гренгуар.

­ Она спасла вам жизнь. Вы только уплатите долг.

­ У меня много других долгов, которых я не плачу.

­ Мэтр Пьер! Это необходимо.

Архидьякон говорил повелительно.

­ Послушайте, отец Клод! ­ заговорил оторопевший поэт. ­ Вы настаиваете, но вы не правы. Я не вижу, почему я должен дать себя повесить вместо другого.

­ Да что вас так привязывает к жизни?

­ Многое!

­ Что же именно, позвольте вас спросить?

­ Что именно?.. Воздух, небо, утро, вечер, сияние луны, мои добрые приятели бродяги, веселые перебранки с девками, изучение дивных архитектурных памятников Парижа, три объемистых сочинения, которые я должен написать, ­ одно из них направлено против епископа и его мельниц. Да мало ли что! Анаксагор говорил, что живет на свете, чтоб любоваться солнцем. И потом, я имею счастье проводить время с утра и до вечера в обществе гениального человека, то есть с самим собой, а это очень приятно.