Священник усмехнулся кривой, горькой усмешкой.
И это вас забавляет?
Это рай! воскликнул Гренгуар и, наклонившись над изваяниями с восторженным видом человека, демонстрирующего живых феноменов, продолжал: -Разве вы не находите, что изображение на этом барельефе выполнено с необычайным мастерством, тщательностью и терпением? Взгляните на эту колонку. Где вы найдете листья капители, над которыми искуснее и любовнее поработал бы резец? Вот три выпуклых медальона Жана Майльвена. Это еще не лучшее произведение его великого гения. Тем не менее наивность, нежность лиц, изящество поз и драпировок и то необъяснимое очарование, каким проникнуты самые его недостатки, придают этим фигуркам, быть может, даже излишнюю живость и изысканность. Вы не находите, что это очень занимательно?
Конечно! ответил священник.
А если бы вы побывали внутри часовни! продолжал поэт со свойственным ему болтливым воодушевлением. Всюду изваяния! Их так много, точно листьев на кочане капусты! А от хоров веет таким благочестием и своеобразием, я никогда нигде ничего подобного не видел!..
Клод прервал его:
Значит, вы счастливы?
Гренгуар ответил с жаром:
Клянусь честью, да! Сначала я любил женщин, потом животных. Теперь я люблю камни. Они столь же забавны, как женщины и животные, но менее вероломны.
Священник приложил руку ко лбу. Это был его обычный жест.
Разве?
Ну как же! сказал Гренгуар. Они доставляют такое наслаждение!
Взяв священника за руку, чему тот не противился, он повел его в лестничную башенку Епископской тюрьмы.
Вот вам лестница! Каждый раз, когда я вижу ее, я счастлив. Это одна из самых простых и редкостных лестниц Парижа. Все ее ступеньки скошены снизу. Ее красота и простота заключены именно в плитах этих ступенек, имеющих около фута в ширину, вплетенных, вбитых, вогнанных, вправленных, втесанных и как бы впившихся одна в другую могучей и в то же время не лишенной изящности хваткой.
И вы ничего не желаете?
Нет.
И ни о чем не сожалеете?
Ни сожалений, ни желаний. Я устроил свою жизнь.
То, что устраивают люди, расстраивают обстоятельства, заметил Клод.
Я философ школы Пиррона и во всем стараюсь соблюдать равновесие, сказал Гренгуар.
А как вы зарабатываете на жизнь?
Время от времени я еще сочиняю эпопеи и трагедии, но всего прибыльнее мое ремесло, которое вам известно, учитель: я ношу в зубах пирамиды из стульев.
Грубое ремесло для философа.
В нем опять-таки все построено на равновесии, сказал Гренгуар. Когда человеком владеет одна мысль, он находит ее во всем.
Мне это знакомо, молвил архидьякон.
Помолчав немного, он продолжал:
Тем не менее у вас довольно жалкий вид.
Жалкий да, но не несчастный!
В эту минуту послышался звонкий цокот копыт. Собеседники увидели в конце улицы королевских стрелков с офицером во главе, проскакавших с поднятыми вверх пиками.
Что вы так пристально глядите на этого офицера? спросил Гренгуар архидьякона.
Мне кажется, я его знаю.
А как его зовут?
По-моему, его зовут Феб де Шатопер, ответил архидьякон.
Феб! Редкое имя! Есть еще другой Феб, граф де Фуа. Я знавал одну девушку, которая клялась всегда именем Феба.
Пойдемте, сказал священник. Мне надо вам кое-что сказать.
Со времени появления отряда в священнике, под его маской ледяного спокойствия, стало ощущаться волнение. Он двинулся вперед. Гренгуар последовал за ним по привычке повиноваться ему; впрочем, все, кто приходил в соприкосновение с этим властным человеком, подчинялись его воле. Они молча дошли до улицы Бернардинцев, довольно пустынной. Тут отец Клод остановился.
Что вы хотели мне сказать, учитель? спросил Гренгуар.
Вы не находите, раздумчиво заговорил архидьякон, что одежда всадников, которых мы только что видели, гораздо красивее и вашей и моей?
Гренгуар отрицательно покачал головой.
Ей-богу, я предпочитаю мой желто-красный кафтан этой чешуе из железа и стали! Нечего сказать, удовольствие производить на ходу такой шум, словно скобяные ряды во время землетрясения!
И вы, Гренгуар, никогда не завидовали этим красавчикам в доспехах?
Завидовать! Но чему же, ваше высокопреподобие? Их силе, их вооружению, их дисциплине? Философия и независимость в рубище стоят большего. Я предпочитаю быть головкой мухи, чем хвостом льва!
Странно! все так же задумчиво промолвил священник. А все же нарядный мундир очень красивая вещь.
Гренгуар, видя, что архидьякон задумался, пошел полюбоваться порталом одного из соседних домов. Вернувшись, он всплеснул руками:
Если бы вы не были так поглощены красивыми мундирами военных, ваше высокопреподобие, то я попросил бы вас пойти взглянуть на эту дверь, сказал он. Я всегда утверждал, что лучше входной двери дома сэра Обри нет на всем свете.
Пьер Гренгуар! Куда вы девали цыганочку-плясунью? спросил архидьякон.
Эсмеральду? Как вы круто меняете тему беседы!
Кажется, она была вашей женой?
Да, нас повенчали разбитой кружкой на четыре года. Кстати, -добавил Гренгуар, не без лукавства глядя на архидьякона, вы все еще помните о ней?
А вы о ней больше не думаете?