Собор Парижской Богоматери

­ Не знаю, сударь, ­ ответил молодой человек. ­ Болтают, будто судят какую-то женщину, убившую военного. Кажется, здесь не обошлось без колдовства; епископ и духовный суд вмешались в это дело, и мой брат, архидьякон Жозасский, не выходит оттуда. Я хотел было потолковать с ним, но никак не мог к нему пробраться, такая там толпа. Это очень досадно, потому что мне нужны деньги.

­ Увы, сударь, ­ отвечал Гренгуар, ­ я охотно одолжил бы вам денег, но если карманы моих штанов и прорваны, то отнюдь не от тяжести монет.

Он не осмелился сказать молодому человеку, что знаком с его братом архидьяконом, к которому после встречи в соборе он так и не заглядывал; эта небрежность смущала его.

Школяр пошел своим путем, а Гренгуар последовал за толпой, поднимавшейся по лестнице в залу суда. Он был того мнения, что ничто так хорошо не разгоняет печали, как зрелище уголовного судопроизводства, -настолько потешна глупость, обычно проявляемая судьями. Толпа, к которой присоединился Гренгуар, несмотря на сутолоку, продвигалась вперед, соблюдая тишину. После долгого и нудного пути по длинному сумрачному коридору, извивавшемуся по дворцу, словно пищеварительный канал этого старинного здания, он добрался наконец до низенькой двери, ведущей в залу, которую он благодаря своему высокому росту мог рассмотреть поверх голов волновавшейся толпы.

В обширной зале стоял полумрак, отчего она казалась еще обширнее. Вечерело; высокие стрельчатые окна пропускали слабый луч света, который гас прежде чем достигал свода, представлявшего собой громадную решетку из резных балок, покрытых тысячью украшений, которые, казалось, шевелились во тьме. Кое-где на столах уже были зажжены свечи, озарявшие низко склоненные над бумагами головы протоколистов. Переднюю часть залы заполняла толпа; направо и налево за столами сидели судейские чины, а в глубине, на возвышении, с неподвижными и зловещими лицами; множество судей, последние ряды которых терялись во мраке. Стены были усеяны бесчисленными изображениями королевских лилий. Над головами судей можно было различить большое распятие, а всюду в зале ­ копья и алебарды, на остриях которых пламя свечей зажигало огненные точки.

­ Сударь! ­ спросил у одного из своих соседей Гренгуар. ­ Кто эти господа, расположившиеся там, словно прелаты на церковном соборе?

­ Направо ­ советники судебной палаты, ­ ответил тот, ­ а налево советники следственной камеры; низшие чины ­ в черном, высшие ­ в красном.

­ А кто это сидит выше всех, вон тот красный толстяк, что обливается потом?

­ Это сам председатель.

­ А те бараны позади него? ­ продолжал спрашивать Гренгуар, который, как мы уже упоминали, недолюбливал судейское сословие. Быть может, это объяснялось той злобой, какую он питал к Дворцу правосудия со времени постигшей его неудачи на драматическом поприще.

­ А это все докладчики королевской палаты.

­ А впереди него, вот этот кабан?

­ Это протоколист королевского суда.

­ А направо, этот крокодил?

­ Филипп Лелье ­ чрезвычайный королевский прокурор.

­ А налево, вон тот черный жирный кот?

­ Жак Шармолю, королевский прокурор духовного суда, и члены этого суда.

­ Еще один вопрос, сударь, ­ сказал Гренгуар. ­ Что же делают здесь все эти почтенные господа?

­ Судят.

­ Судят? Но кого же? Я не вижу подсудимого.

­ Сударь, это женщина. Вы не можете ее видеть. Она сидит к нам спиной, и толпа заслоняет ее. Глядите, она вот там, где стража с бердышами.

­ Кто же эта женщина? Вы не знаете, как ее зовут?

­ Нет, сударь. Я сам только что пришел. Думаю, что дело идет о колдовстве, потому что здесь присутствуют члены духовного суда.

­ Итак, ­ сказал наш философ, ­ мы сейчас увидим, как все эти судейские мантии будут пожирать человечье мясо. Что ж, это зрелище не хуже всякого другого!

­ А вы не находите, сударь, ­ спросил сосед, ­ что у Жака Шармолю весьма кроткий вид?

­ Гм! Я не доверяю кротости, у которой вдавленные ноздри и тонкие губы, ­ ответил Гренгуар.

Окружающие заставили собеседников умолкнуть. Давалось важное свидетельское показание.