Примечательно, что авторы Евангелий столь вольно вносили изменения в свою самую священную историю, адаптируя ее к своим особым потребностям. Когда дело доходит до изменения священного повествования, кажется, будто священного ничего и нет – по крайней мере, на ранних стадиях развития религии. Другой примечательный факт заключается в том, что четыре Евангелия могли быть сведены в единый корпус текстов, несмотря на значительные противоречия в них. Даже ребенок, приступающий к чтению Нового Завета с чистым взором, должен поинтересоваться, почему Иисус, согласно одной из версий, успешно проповедовал в родном Назарете, а согласно другой, едва ли не был сброшен там со скалы. Отводя логику и историческую точность на второй план, религиозные верования стремятся использовать священные символы для утилитарных целей настолько сильно, что в этом должен быть смысл. Несмотря на внутренние противоречия, Новый Завет дает нам арсенал священных символов, которые можно избирательно применять, в зависимости от особенностей ситуации. В качестве примера Пейджелс (Pagels 99) отмечает, что Евангелие от Иоанна, чья секта наиболее ожесточенно противостояла своей социальной среде, с тех давних пор стало источником вдохновения и утешения для христианских церквей, ведущих борьбу за существование.
Кроме того, сам успех христианской Церкви может ограничивать эволюционную гибкость, характерную для нее на начальных стадиях. Как только Новый Завет стал каноном, адаптироваться к будущей среде он мог только одним способом: выбрав какой-либо символ из своего неизменного арсенала. Сделать из римлян главных виновников смерти Иисуса было невозможно – даже если это имело смысл после того, как они стали главным врагом Церкви. К тому же не исключено, что Новый Завет способствовал ненависти христиан к евреям еще долго, очень долго после того, как эта ненависть перестала быть адаптивной. Иными словами, до той степени, до какой христианские системы верований не приспособлены к своим настоящим условиям, они могут стать причиной появления неуместных моделей прощения и неудач в попытках прощать.
Путешествие пилигрима
Цель этой главы – постичь с точки зрения многоуровневой эволюции идею прощения, часто воспринимаемую как отличительный признак христианской религии. Размышление о церквях как об организмах побуждает нас рассмотреть адаптивную сложность, а в случае прощения – выйти за пределы простого указания подставить другую щеку. Я начал с того, что описал феномен прощения как часть совокупности черт, широко распространенной в животном царстве, поскольку оно адаптивно и не требует особо серьезных умственных способностей. Вовсе не оттесняя на второй план саму концепцию культуры, эта врожденная психологическая особенность предлагает «музыкальные инструменты» или «строительные блоки», из которых можно создать бесчисленные культурные «симфонии» или «структуры». Чем больше становятся человеческие общества, тем сильнее нужна культура – для адаптивного регулирования и координации человеческого поведения. Первые общественные институты, которые возникают, когда человеческие общества выходят за границы групп охотников-собирателей, призваны решать конфликты – скажем, как «вождь в леопардовой шкуре» у нуэров, – и без них общество почти наверняка разбилось бы на меньшие единицы. Более того, эти институты склонны приобретать религиозный характер в том смысле, в каком его указывал Дюркгейм, иными словами, получая свою власть из представлений о священном. Религия, подобная христианству, должна давать своим последователям почти всю культуру, что крайне трудно, если учесть все, без чего нельзя ни определить группу, ни замотивировать тех, кто в нее входит, ни установить их отношения друг с другом и с многочисленными категориями чужаков. Христианская религия не только отвечает на эти вызовы, но и даже подстраивается под особые требования местной среды. Это чудо культурной адаптации стало возможным преимущественно благодаря убедительным историям, слегка замаскированным под исторические повествования.
К сожалению, то, относимся ли мы к христианской религии как к чуду, зависит от нашей позиции. Верующий может воспринимать ее чудом по иным причинам, нежели я. Неверующий может смеяться над ней по тем же причинам, по каким я называю ее чудом. Давайте попробуем шаг за шагом разобраться с этими затруднениями, вызываемыми разницей в восприятии.