Читаем Собор полностью

В эти дни Огюст брал с собою на строительство Алексея так же часто, как в прежние времена, когда Алеша бывал для него толмачом. Ему так было спокойнее. Верного слугу всегда можно было послать с поручением, попросить кому-то что-то растолковать подробнее, если, скажем, мастера (что они любили делать) притворялись, будто не понимают объяснений архитектора.

В тот день Монферран уже завершал утренний обход площадки и собирался ехать в чертежную, когда Алексей отыскал его и сообщил:

— Август Августович, вас спрашивают.

— Кто? — с досадой спросил архитектор. — Что ему надо?

— Не знаю, — немного растерянно ответил Алеша. — Господин какой-то… Приезжий, по-русски не разумеет. Вертелся, вертелся кругом строительства, к мастерам приставал. Ему меня кто то и показал. Он меня цап за рукав: «Parlez vous francais?» — стало быть… Я ему: «Oui.» А он: «Invitez, s'il vous plait, monsieur Montferran»[42]. Ну и понес дальше что-то, я уже всего не понял. Я ему: «Attendez[43], господин хороший, сейчас позову!» Ну и за вами. Он там около лобановского особняка бродит. Лет ему этак за пятьдесят, а то и под шестьдесят, кто его знает?

Огюст пожал плечами и направился вместе со слугой к восточной стороне площади, к высившимся среди разрытой земли и низких барачных построек стенам старого алтаря, за которыми весело желтели на фоне холодного безоблачного неба стены нового дворца.

Возле пандуса, кутаясь в широченную шубу, расхаживал среднего роста плотный мужчина. Всмотревшись издали, Огюст узнал его, и у него явилось мгновенное желание повернуться и бежать сломя голову прочь, но сознание подсказало, что это бесполезно.

— О, господи! Только этого мне сейчас и не хватало! — простонал архитектор чуть слышно, хватаясь невольно за Алешино плечо.

— Что с вами, Август Августович?! — ахнул парень. — Кто это такой?

— Дьявол! — воскликнул Огюст жалобно. — Матерь божия, я погиб!

Между тем мужчина в широкой шубе заметил архитектора, заулыбался и, решительно шагая, пошел ему навстречу. Призвав все свое мужество, Огюст тоже улыбнулся, хотя ему впору было падать в обморок, ибо к нему приближался с обычной своей любезнейшей улыбкой не кто иной, как мсье Пьер Шарло…

Полчаса спустя они вдвоем сидели в кондитерской на Невском проспекте и вели беседу, которую сторонний человек вполне мог бы принять, во всяком случае вначале, за беседу двух давно не видавшихся друзей.

— Мне стоило труда вас разыскать, мой мальчик, хотя вы и стали теперь здесь знамениты, — небрежно говорил мсье Пьер, двумя пальцам поднося ко рту маленькую фарфоровую чашечку и осторожно отпивая кофе. — Квартиру вы поменяли… Предчувствовали, что я приеду?

— Нет, — покачал головою Огюст. — Та квартира была маловата.

— Ну да, разумеется, вы же почти имеете семью… — мсье Пьер усмехнулся, и глаза его заблестели. — Однако вид у вас преуспевающий, не то, что в Париже. Вы повзрослели немного, возмужали, хотя по-старому кажетесь куда моложе своих лет. Приятно видеть это, друг мой.

— С чем вы ко мне приехали, мсье Шарло? — спросил Монферран, все еще искусно скрывая свое нечеловеческое напряжение. — Не могли же вы проехать от Парижа до Петербурга ради того, чтобы сказать мне, что я хорошо выгляжу.

Достойный торговец рассмеялся:

— Само собою, я вовсе не так непрактичен. Нет, Огюст, как вы понимаете, я поведу речь о ваших обязанностях, о которых вы решили забыть.

Молодой человек с усилием перевел дыхание и заговорил вполголоса, ибо находящиеся в кондитерской случайные дневные посетители могли понимать по-французски.

— Послушайте, мсье, — проговорил Огюст, — я знаю: я виноват. Но согласитесь, подписание брачного соглашения и мое обручение с мадемуазель Люси были с моей стороны недобровольны. Вы меня к этому вынудили. И потом освобожден из тюрьмы я был не вами вы это знаете, так что если считать наше соглашение торгом то платы я не получил… Мне искренно хотелось исполнить мой долг, сдержать данное вам слово, но обстоятельства вынудили меня уехать из Парижа…

— И прихватить с собой мадемуазель де Боньер, — добавил мсье Пьер. — Она-то, бедняжка, знает, по крайней мере, что вы…

— Я не женат а обручен, мсье! — вскрикнул возмущенный Огюст — В этом, по-моему, есть разница. И потом мы говорим с вами не о мадемуазель де Боньер, ибо мои с нею отношения вас не касаются. Чего вы хотите от меня?

— Странный вопрос! — вскричал мсье Шарло. — Право, очень странный. Вспомните, сколько прошло времени, Огюст. Моей дочери ныне тридцать один год. Собираетесь ли вы исполнить свое обещание, вернее, как вы сами сказали, сдержать слово!

— Вот оно что, — молодой человек опять сделал над собой неимоверное усилие и улыбнулся. — А отчего же вы столько времени ждали, мсье? Вы мне и не писали даже, не пытались меня отыскать… Теперь же, когда я стал здесь известен и, как вы очевидно думаете, богат, вы приезжаете требовать, чтобы я женился на Люси.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза