Соблазнитель душ

— Я не хочу развода, но по другой причине. Церковь достаточно сильна, и проблемы ее членов, священнослужителей или мирян, не приведут к ее гибели. Я не хочу развода, потому что не люблю признавать собственные неудачи.

— Но мы потерпели неудачу, — тяжело вздохнула Джейн. — Не создали семью, не получилось и совместной жизни. Мы зачали детей, жили в одном доме. Но настраивались на одну волну лишь когда трахались, накурившись «травки». В остальном мы жили в разных мирах. Твой мир не соприкасался с моим, в твоем мире меня не существовало.

Пастырь достал сигарету из пачки, что лежала на разделяющем их кофейном столике, закурил.

— Извини меня.

— Тебе не за что извиняться. Ты не лгал мне. Ты сразу посоветовал мне избавиться от ребенка. Именно я настояла на свадьбе. Ты никогда не говорил, что любишь меня, да и не чувствовала я твоей влюбленности.

Он молча курил.

— Наверное, я сглупила, — продолжала она. — А может, просто была слишком наивной. Я думала, что беременность — признак того, что мы любим друг друга, ибо иначе такого бы не случилось. Теперь я знаю, что это не так.

— Как дети? — спросил Пастырь.

— Отлично. Им здесь нравится. Даллас куда больше и интереснее Черчленда.

— Они спрашивают обо мне?

— Практически нет. Иногда, когда видят тебя на экране, показывают пальцем и говорят: «Это папа», — но не более того. О деде они спрашивают. Это и понятно, он проводил с ними куда больше времени.

Вновь он промолчал.

— Дети, что животные. Отношение к ним они чувствуют интуитивно. Реагируют на проявленную любовь, внимание.

Пастырь затушил окурок.

— Ты изложила свои аргументы. Полагаю, больше добавлять нечего.

— Изложила? А вот у меня полной уверенности нет. Я часто слушала твои проповеди. Ты постоянно твердил, что твой Бог — Бог требовательный, не дозволяющий, чтобы кто-то встал между Ним и тобой. А тебя не удивляет, что Иисус умер, ни разу не заявив о своей любви к женщине?

— Иисус заявлял о своей любви ко всему миру и всем людям в нем. Он умер, чтобы мы могли жить.

— С этим я не спорю. Но возможно ли, что Иисус отдал всем так много любви, что у него не осталось ее ни капли для одной отдельно взятой женщины?

— Если ты хочешь сказать, что я похож на Иисуса, то это полная чушь.

— Я хочу сказать не это, — возразила Джейн. — Я говорю, что ты отдал всю любовь, что была в тебе, во имя Христа, а любви, которую ты мог бы дать кому-либо от себя, не осталось. Ни от себя, ни для себя.

— Ты не можешь меня понять. Работы так много, а отпущенного времени — чуть.

— Ты не прав, Пастырь. Я тебя понимаю. Очень хорошо понимаю. Поэтому и ухожу. Я наконец осознала, что в своей работе ты должен быть полностью свободен. Личная жизнь для тебя — камень на шее.

— Получается, что я ужасный человек, — прошептал он. — Чудовищный эгоист.

— Ты совсем не такой, Пастырь, — покачала головой Джейн. — Просто ты стараешься для всех людей, потому что считаешь, что этого хочет от тебя Бог. Может, это и так. Но я не могу поверить, что Иисус в своем милосердии просит от тебя чего-то большего, нежели то, чтобы ты был самим собой.

Пастырь поднялся, посмотрел сверху вниз на Джейн, глубоко вздохнул.

— Я надеюсь, Джейн, — в голосе его звучала печаль, — что не дьявол говорит твоими устами, пытаясь отвратить меня от трудов во славу Господа.

Она не отвела глаз.

— А я надеюсь, Пастырь, что милосердный Иисус Христос позволит тебе увидеть, какой же ты есть на самом деле. Обычный человек. Такой же, как все мы. И тебе нет нужды изображать Бога на этой земле.

Пастырь стоял на платформе подъемника под сценой, слушая пение хора. Глаза его не отрывались от маленького экрана. Крупный план Черчленда — съемка с вертолета. Толпы людей, вливающиеся в церковь, быстро заполняемый зал, гигантский золоченый крест.

Хор сменил профессионально поставленный голос диктора. По экрану поплыли строчки произносимого им текста.

— Дамы и господа, Дом Господний церкви триумфа христианской Америки из Черчленда, штат Техас, и четыре тысячи девятьсот семьдесят объединенные с ним церкви Соединенных Штатов Америки рады пригласить вас на нашу еженедельную программу «Воскресное утро в Черчленде».

Диктор выдержал паузу, заполненную аплодисментами, а когда они смолкли, продолжил:

— Дамы и господа, ваш пастор доктор Эндрю Толбот!

Аплодисменты усилились, а из крошечного динамика, закрепленного за ухом Пастыря, послышался голос режиссера.

— Поехали, доктор Толбот.

Автоматически Пастырь кивнул.

Аплодисменты все еще гремели, когда платформа встала вровень с полом. Подождав секунду-другую, Пастырь поднял руки. Аплодисменты стихли.

— Братья и сестры, приветствую вас именем Спасителя нашего, Иисуса Христа. — Гром аплодисментов, которые он остановил взмахом руки. — Сегодня особый день для меня, и, надеюсь, он станет таким же для всех нас в Доме Господнем. Ибо с этого дня я более не одинок. Я нашел трех братьев, трех мудрых, добропорядочных мужей, чья вера в Господа нашего Иисуса Христа укрепит меня и нашу церковь, позволит нам еще лучше служить Господу.