– Перестаньте говорить глупости. Я о себе знаю почти все. Ну, хорошо, расскажу вам еще одну историю. Так вот, будучи студентом, я жил в мансарде, из которой можно было заглядывать в расположенную этажом ниже квартиру одного эмигранта из Алжира, старого и отвратительного типа, занимающегося нелегальной торговлей крадеными шубами. И этот тип приглашал к себе разных дам под предлогом продажи шуб. Как только женщины входили в его комнату, он тут же набрасывался на них и насиловал. Я собственными глазами видел, как он бил головой о радиатор отопления тех, кто сопротивлялся, как раздирал на них одежды. Каждый раз я надеялся, что через час или самое позднее на следующий день его заберет полиция и посадит за решетку. Женщины выходили от него заплаканные, в синяках, однако потом, возвращаясь с лекций, я встречал их на лестнице. Они держали сумки с продуктами и просили, чтобы этот тип их впустил. Я как сумасшедший вбегал тогда в свою квартиру, бросался на кровать, кусал пальцы от бешенства и ненависти и кричал: «Свиньи! Свиньи! Свиньи!».
– Понимаю. Все уже понимаю. И тогда вы начали делать то же самое.
– Ничего вы не понимаете. Я вовсе не собирался делать ничего подобного, поскольку насилие для меня отвратительно и чуждо. Но однажды я одним движением руки сбросил со стола книги о замечательных и похожих на хрупкие лилии одухотворенных Лоттах и пошел на прием к друзьям мужа моей сестры, а надо сказать, что моя сестра вышла замуж за адвоката и имела множество знакомых именно в прокурорско-адвокатско-судебных кругах. Я знал их тоже, бывал у них, мы вместе ездили на уикенды. В тот раз гостей принимал судья, который был женат на прекрасной, элегантной женщине – настоящей даме, такие, дорогой месье, сегодня встречаются редко. Она читала возвышенные книги, интересовалась поэзией, театром, балетом. Мы сидели за большим столом и вели серьезную беседу. «Да, господин судья», «однако прошу принять во внимание многоаспектность явлений, господин прокурор», «исходя из общественной пользы, господин адвокат», «прошу вас отведать страсбургский паштет, господин Эвен». Эта напыщенная беседа мне страшно надоела, и я сидел осоловелый, что заметила хозяйка дома и сразу же подошла ко мне, а вернее, села рядом, пододвинув маленький табурет. «Почему вы так грустны, господин Эвен? У вас какие-нибудь неприятности? О чем вы думаете?» Я наклонился к ее уху и прошептал: «Я думаю о твоей дырочке, красотка. Мечтаю о том, как бы я мог долго и с восхищением ласкать ее». Элегантная дама побледнела, потом покраснела. Я думал, что она отвесит мне пощечину. Но хозяйка дома сдержалась. Ведь прежде всего это была дама. Она тут же встала и пересела поближе к мужу. Теперь я уже знал, что она мне ничего не скажет и ничего не сделает. Ведь не станет же она поднимать скандал на собственном приеме. И не повторит никому то, что услышала от меня, ибо подобные слова не могли произнести уста такого рода женщины. С этого момента я не спускал с нее глаз, я смотрел на нее нахально и вызывающе, мысленно ее раздевая, и она это чувствовала, знала об этом. «Примите во внимание, господин судья», «прошу помнить, господин адвокат», «ведь есть решение Верховного суда, господин прокурор». А у нее упала на пол вилка, она уронила бокал с вином, ее лицо продолжал покрывать румянец. Я боялся момента, когда мне придется покинуть гостеприимный дом. Наконец я вышел в прихожую в обществе моей сестры и ее мужа. Естественно, нас провожали хозяева. Когда судья подавал шубу моей сестре, я тихо спросил его жену: «Я могу вам позвонить, госпожа Элеонора?». Она вздрогнула, словно я ее хлестнул кнутом. «Хорошо. Позвоните, господин Эвен», – сказала она так же тихо. Думаю, что мне нет смысла рассказывать продолжение этой истории.
– Да, – я опустил низко голову, – из этого следует, что вы обращаетесь к животной стороне женской натуры. Не скажу, что это приводит меня в восхищение.
Эвен пожал плечами:
– Не я создал женщину, уважаемый месье.
– Но есть в этом какая-то нотка презрения к женщинам, скрывающаяся в вашем подсознании и вызванная воспоминанием о тех изнасилованных и оскорбленных, которые потом возвращались с сумками, полными покупок. В вас живет память об этих женщинах, обманутых и брошенных, и все же, несмотря на свои унижения, защищающих невзрачного человечка на скамье подсудимых.
– И снова вы ошибаетесь. Хотя, конечно, в ваших рассуждениях есть доля правды. Но вы никогда не станете соблазнителем и не завоюете женщины, если поставите ее на пьедестал и будете на нее молиться. И все же для соблазнителя совсем не обязательно чувствовать презрение. Ему достаточно некоторого чувства превосходства по отношению к существу, называемому женщиной, ибо в противном случае он не сыграет с ней соответствующей партии. Что касается меня, то, сдается мне, я – довольно сложная личность. Я ношу в себе комплекс вины…
– Уже Амбуа, господин Эвен. Может, вы снимите меня на фоне часовни Святого Губерта? Там похоронен Леонардо да Винчи.
– Снова ты мучаешь господина Эвена, Ивонна! Похоже, ты и в самом деле неисправима.