Соблазни меня

Его глаза на твоем лице.

Я обвиваюсь вокруг шеста, повторяю ползучие движения змеи, скользя вниз по опоре, пока не опускаюсь на колени, держась за головой руками за шест и упираясь в него спиной.

Его губы ласкают твою кожу.

Я поднимаюсь, соблазнительно держась за опору, высоко тяну носок, и обхожу вокруг него. И когда Вэнн думает, что я собираюсь сделать кувырок, подняв мою задницу в воздух, я всего лишь соблазнительно покачиваю ею, потом переворачиваюсь на девяноста градусов и касаюсь пола до того, как плотно обеими руками обхватить металлическую палку, и отрываю ноги от земли. Мое тело сейчас полностью распластано перпендикулярно шесту. Держась только руками, хорошо, что они у меня сильные, я медленно кружусь вокруг металлической стержня, мои ноги расставлены далеко друг от друга, так же, как и руки.

Я не могу этого выдержать.

Как только музыка начинает набирать темп, я увеличиваю свою скорость, воздух бьется мне в лицо, мои ноги раздвинутые, как ножницы, летят в воздух, колени сгибаются, ноги двигаются все выше, я кручусь все быстрее и быстрее, и внезапно переворачиваюсь с ног на голову, продолжая при этом крутиться, как юла.

Почему мое сердце рыдает?

Целый оркестр, состоящий из скрипок и виолончелей, сходит с ума, рыдая, в самом драматическом месте всей баллады. Я выполняю поворот с согнутыми коленами и выравнивая себя в вертикальное положение на шесте, двигаюсь вверх по шесту и обратно, совмещая погружение и подъем.

Только не обманывай меня.

Я наверху и готова к финалу, широко разведя ноги, сохраняю эту позицию, при которой только крошечная полоска мокрой красной сетчатой ткани закрывает мой вход, и жду следующего такта, чтобы завершить свой идеальный номер. Когда я слышу первые звуки, ослабляю хватку и начинаю свободное падение вниз головой. Это смертельное падение, даже сквозь музыку, я слышу его вздох облегчения.

И, пожалуйста, поверь мне, когда я говорю, что я люблю.

В двух футах от пола я сжимаю бедрами шест и останавливаю свое падение. Я нахожусь вниз головой, перпендикулярно полу, удерживаясь только своими сильными ногами и одной рукой, другую вытянув над головой. На внезапный бой тарелок я отпускаю руку и падаю плашмя на землю. Тишина. Затем звучит гитара. Потом ей подпевает скрипка.

Медленно, я начинаю как бы свернувшись в ковер, катиться к нему, останавливаясь каждый раз под темп музыки, так, наверное, Клеопатра раскатывалась в ковре перед Марком Антонием. Музыка становится все громче и темп увеличивается. Каждое мое движение наполнено покорностью, соблазнением, очарованием, я напоминаю себе животное, которое предлагает себя своему самцу. Я достигаю подножия кровати.

Время выбрано идеально. Многие голоса смешиваются, чтобы сформировать крещендо.

Роксанннааа, Роксанннааа…

Я тяжело дышу, скорее не только из-за того, что я сейчас проделала, но и от страстного желания. Он возникает на краю кровати и обхватывает своими большими руками художника вокруг моей груди и тянет меня сильно вверх, так, наверное, русалок вытаскивали из океана.

— Мне необходимо, чтобы мой рот очутился на твоей мокрой и невероятно вкусной киске.

— Откуда ты знаешь, что я мокрая? — тяжело выдыхаю я, лежа на спине.

— Потому что моя маленькая киска в сапогах, — говорит он очень тихо, сдвинув мои трусики вниз по ногам, — я видел это..., — и я отчетливо вижу мокрое пятно на ткани, мое тело начинает дрожать. — Очень голодная киска, покрытая соками. — Он собирается нырнуть головой к моим бедрам, но я дотрагиваюсь ладонью до его горла, также, как он остановил меня в нашу первую ночь.

— Нет, теперь мой черед, — говорю я, поднимаясь и меняя позицию. Широко раздвинув ноги, я сажусь ему на грудь на его очень дорогую рубашку. Я понимаю, что это не совсем эротично, это всего лишь мое внимание, мое восхваление его, которое не может надоесть ни одному живущему мужчине.

Я сдвигаюсь вниз и расстегиваю ему брюки, на нем одеты белые боксерки.

— Белые? Ты знаешь, я не могу сопротивляться тебе, когда ты в белых трусах, — выдыхаю я.

Одинокая пульсирующая жилка бьется у него на виске. Господи, как же я была такой глупой? Все время мои настоящие чувства к нему теперь выглядели для меня, словно я удивленно таращила глаза саму на себя. Все время я все глубже и глубже влюблялась в него, но моя собственная упрямая глупость заставляла сосредоточиться только на Джеке.

Я наклоняюсь вперед и беру его член своим горячим влажным ртом, засасывая его все глубже, что он упирается целиком в мое горло. Мог ли он сделать что-нибудь другое, кроме как напрячься и взорваться в глубине моего рта? Медленно я начинаю расстегивать его рубашку, открывая теплую кожу.