Крошечная Франсис, глядя снизу вверх на Тони, жеманно улыбнулась:
— Ты мне очень льстишь!
— Леди Джерси, это сущая правда.
— Антони, ты один из самых славных юношей, каких я знаю. Поэтому ты не откажешься, если я попрошу тебя быть сегодня вечером у нас в Алмаке. У нас столько юных леди, а партнеров для танцев не хватает.
— Ох, — поморщилась Тони. — Я не против юных леди, но не могу терпеть их мамаш, тетушек и бабушек. От них никак не отделаешься. Они усвоили манеру разговора, которая не требует твоего участия, но часами приковывает тебя, вынуждая вежливо слушать.
— Мой мальчик, ради меня. Роз обещала приехать, чтобы присмотреть за порядком, а ты бы мог сопровождать ее.
Тони взглянула на бабушку:
— Ты действительно собираешься в Алмак?
— Я пока еще не собираюсь сидеть за печкой, закутавшись в платок. Знаешь ли, мне всего лишь за сорок.
— Сколько? — недоверчиво переспросила Франсис.
— Под пятьдесят, — уточнила Роз.
— М-м-м, очень близко к пятидесяти, — вкрадчиво проговорила Франсис.
Тони окинула ее ехидным взглядом.
— Разве ты не рассказывала леди Джерси о своем бравом майоре? — выпалила она на прощание и скрылась на лестнице.
Франсис, удивленно подняв брови, воззрилась на Роз.
— Бравый? Майоо? — повторила она, сгорая от любопытства.
Роз озорно улыбнулась:
— Очень напористый, по-военному. Поначалу он меня не очень привлекал, потому что лысый, но, Франсис, клянусь тебе, без одежды он самый безволосый мужчина, какого я когда-либо встречала. И это здорово возбуждает.
Франсис потеряла дар речи. Розалинд была удовлетворена, отплатив за ранее нанесенное оскорбление.
Тони сопровождала бабушку в Алмак и оставалась там, пока хватило терпения. Больше всего ее поразила наивная невинность девиц ее возраста. Вообще-то «невинность» — не то слово. Юных особ держали в полном неведении относительно противоположного пола и господствующих нравов. Когда ей до смерти надоело, она, извинившись перед Роз, решила вернуться пешком на Керзон-стрит.
Не пройдя и квартала, она вздрогнула, почувствовав, что за ней кто-то следует. Оглянулась, ничего не увидела, но все же ускорила шаги. Тони упрекала себя в том, что позволяет разыграться воображению. Уши настороженно ловили звуки крадущихся шагов, но все, что она слышала, было собственное тяжелое дыхание.
Заставив себя успокоиться, Тони снова оглянулась. Увидела что-то похожее на человеческую тень. Хотя она гнала от себя всякую мысль о Бернарде Лэмбе, на этот раз он в полный рост возник в ее воображении. Она быстро перешла на другую сторону улицы, где было посветлее, и попыталась урезонить себя. Бернард никак не мог знать, что она сегодня вечером будет в Алмаке. Если, конечно, он не выслеживал ее после возвращения в Лондон.
Тони облегченно вздохнула, увидев впереди кучку юных пижонов. Однако, подойдя поближе, она разглядела полосатые панталоны воспитанников Итонского колледжа, за что их прозвали «зебрами». Они были пьяны и буйствовали, сокрушая вдоль улицы газовые фонари. Избегая встречи с ними, она свернула на Кларджес-стрит, выходящую на Керзон-стрит. Зайдя за угол, она чуть не умерла со страху, увидев рослую фигуру, заносящую над головой что-то похожее на трость-шпагу. Не в силах кричать, шарахнулась в сторону. И облегченно размякла — проходивший мимо джентльмен в знак приветствия приподнял тростью шляпу.
Последние несколько сот метров до дверей дома Тони бежала без оглядки. Она не стала искать ключи, а забарабанила в дверь, пока не открыл мистер Бэрке. Взглянув на бледное лицо Антонии, он спросил:
— Принести ведро? Тони упала ему на руки.
— Нет-нет, мистер Бэрке. Но бренди не помешало бы!
Перед тем как лечь в постель, Антония бегло записала в дневнике, как позволила своему воображению взять над собой верх. Это послужило разрядкой, и она забралась в постель, смеясь над собственной глупостью!
Через два дня состоялось гала-представление, которого с нетерпением ждал каждый, но не все. Это был раут на открытом воздухе в Воксхолл-гарденс. Он должен был включать все — музыкальный дивертисмент, банкет, танцы и новую пьесу театра «Воксхолл», в котором личная ложа принца Уэльского была оформлена в виде огромной сверкающей короны. Гвоздем программы должен был стать фейерверк, изображающий спуск Орфея в царство теней.