Соблазнение Минотавра

Убежденная, что отовсюду — и от вещей, и от людей — исходит опасность, она прикидывала, какое платье, какие туфли, какое пальто больше подойдут ее тревожному сердцу и телу? Ведь костюм — это тоже вызов, это дисциплина, это ловушка. Стоит в нее попасть, как сразу придется вести себя по-другому.

В конечном счете, она выбрала платье с дырочкой на рукаве. В последний раз она была в нем, когда стояла перед роскошным, безумно шикарным рестораном, не решаясь войти. И вместо того, чтобы честно признаться самой себе: «Я боюсь туда войти», она нашла отговорку: «Я не могу войти, потому что у меня на рукаве дырочка».

Она отобрала тот плащ, который показался ей наиболее защищающим, наиболее окутывающим.

А кроме того, в его покрое было нечто такое, что казалось ей присущим исключительно мужчине, — некий порыв, некая дерзость, некая уверенность в свободе, недоступные женщине.

Набрасывая плащ на плечи, она ярко представила себе дразнящую мулету тореадора, развевающийся стяг средневекового всадника, раздувающийся на ветру парус, забрало рыцаря, отправляющегося на бой.

Расстеленный плащ был ложем кочевников, развернутый — флагом авантюристов.

Теперь она была в костюме, более всего подходящем для полетов, битв, турниров.

Занавес ночной беззащитности поднимался, и на сцене появлялась героиня, которая была готова.

«Готова», — сказало зеркало, «Готова», — сказали туфли, «Готова», — сказал плащ.

Она стояла и разглядывала себя в зеркале. Да, одета она была отнюдь не для мирной или доверительной встречи с жизнью.

Выглянув из окна, она совсем не удивилась, увидев, что мужчина, накануне преследовавший ее, стоит на углу и притворяется, что читает газету.

В этом не было ничего удивительного. Материализовалось ощущение, преследовавшее ее многие годы. Ощущение того, будто некий посторонний Глаз постоянно наблюдает за нею.

Она пошла по 18-й стрит к реке. Шла неровной походкой, учащенно дыша, делая большие шаги и наклоняясь вперед, как жокей.

Вдоль улицы сплошными рядами тянулись гаражи для грузовиков. В это время суток тяжелые железные ворота то и дело раскрывались и тогда, загораживая собою солнце, оттуда выкатывались огромные машины. Их колеса были ростом с Сабину.

Грузовики выстраивались один за другим, и за ними уже нельзя было увидеть ни улицу, ни дома напротив. Справа от Сабины — целая стена рокочущих моторов и гигантские колеса, начинающие вращаться. А уже открываются ворота слева, и оттуда тоже медленно выкатываются все новые и новые грузовики, медленно приближаются, словно хотят ее поглотить. Надвигаются угрожающе, бесчеловечно, и их кабины расположены так высоко, что водителей даже не видно.

Сабина почувствовала, как все ее тело подбирается. От грохота она съеживалась, а грузовики, наоборот, все увеличивались, разрастались до чудовищных размеров, вращение их колес казалось неуправляемым. Сабина почувствовала себя ребенком, попавшим в жуткий мир страшных великанов. Она почувствовала, как беззащитны ее ноги, обутые в сандалии. Она почувствовала себя хрупкой и уязвимой. Ее охватил ужас, страх перед механизированным злом.

Сабина так остро ощущала в этот момент свою хрупкость, что даже испугалась, когда рядом с ней появилась и пошла с нею рядом какая-то женщина. Сабина глянула на нее, высокорослую, уверенную в себе, и сразу успокоилась. Хотя та тоже была в черном, в ее походке не было ни тени ужаса.

И вдруг женщина исчезла. Точно зеркало разбилось. Это Сабина встретилась с собой, со своей копией, которая появилась рядом с ее съежившимся от страха подлинным «Я», чтобы еще раз доказать несоответствие между ее ощущениями и внешней правдой.

Как уже много раз до того, Сабина опять почувствовала, сколь она мала и сколь велика опасность, но потом увидела в зеркале высокую, сильную, зрелую тридцатилетнюю женщину, готовую к тому, что ее окружает. Отражение в зеркале — то, чем она была теперь, ее образ, явленный миру. И в то же время ее потаенное внутреннее «Я» могло испытывать ужас перед колесом огромного грузовика.