Соблазн. Воронограй

Иначе и не сказать — вдруг, истинно, что вдруг, совершенно неожиданно, нечаянно, внезапно 6 июня 1434 года скончался в Кремле князь Юрий Дмитриевич. Шесть десятков лет не споткнулся, жил мерно, блюдя церковные установления, не расслабляя тела излишествами и не подавляя духа воздержания. Сроду не знал никаких недугов, без последствий перенёс все титлы, которыми был оттитлован на ратях, и вот на тебе — ни с того, ни с сего!

Однако же не могло быть без причин. Приехал он в Москву весёлым, а сел на великокняжеский стол, сделался печальным, задумчивым. О чём он пёкся, что замышлял? Или винил в чём-то себя? Мучился, что снова преступил крестоцелование? Убивался от сознания, что сыновья его продолжают против его воли насильничать, седин его не щадя? Только он один знает, в каком непрестанном разладе жила душа его. Целью жизни поставив достижение высшей княжеской власти, он устремлён был всем сердцем к чему-то более высокому. Он ликовал по поводу каждой своей ратной победы над татарами или литовцами, но несравненно выше и чище была та тихая радость, которую испытывал он от своих боголюбивых дел, когда ставил новые церкви и монастыри, когда залучал к себе лучших художников. Когда Андрей Рублёв закончил роспись иконостаса в Звенигороде, Юрий Дмитриевич сон утратил, ночи проводил в пустом храме в умилении. Но не много выдавалось таких радостей, плотская жизнь всё же почти постоянно владела всем его существом, оттесняя жизнь духа. Не всуе ли метался он всю жизнь, домогался чего-то будто бы необходимого и великого, а в действительности тленного, преходящего, оставляющего в душе пустоту и холод?

В последние перед кончиной дни всё чаще поверял он свои поступки по отцу своему. Вспомнил, как говорил Дмитрий Иванович на смертном одре, обращаясь к боярам: «Вам, свидетелям моего рождения и младенчества, известна внутренность души моей. С вами я царствовал и побеждал врагов для счастия России; с вами веселился в благоденствии и скорбел в злополучиях; любил вас искренно и награждал по достоинству, не касался ни чести, ни собственности вашей, боясь досадить вам одним грубым словом; вы были не боярами, но князьями земли Русской…». Вот ведь: не касался ни чести, ни собственности, боялся досадить одним грубым словом… А он, Юрий, любимого и преданнейшего Симеона Морозова сначала обесчестил недоверием, а потом на смертную казнь отдал!.. Всю жизнь старался равняться на отца, да, видно, мало одного старания, не каждому дано не потерять связь с миром Божиим, не подчиниться тёмным и бессмысленным силам разрушения, захвата, подавления.

Знахарь распознал у Юрия Дмитриевича тот же, лишивший его жизни, недуг, который и Дмитрия Донского в могилу унёс: сердечная жила лопнула.

Дмитрий Красный послал боярина к Василию Васильевичу звать его на великое княжение.

Иначе решил Василий Косой. Ещё не развеялся в покоях ладанный дым, не стихли поминальные плачи, ещё стояли на Подоле Кремля, на берегу Неглинной длинные столы с помином для убогих и нищих, а Косой уже объявил через глашатаев, что по праву наследования как старший сын садится на злат отчий стол.

Дмитрий Красный, хоть был доброты неизбывной, тут не выдержал, сказал в сердцах:

— И как тебя земля носит? Не иначе как по Божьему попущению.

Даже Шемяка не одобрил самочиния Косого:

— Когда Бог не захотел видеть отца нашего на престоле великокняжеском, то не хотим видеть на оном и тебя.

Взяли духовную грамоту Юрия Дмитриевича, а в ней сказано, что завещает он платить великому князю с Галича и Звенигорода тысячу двадцать шесть рублей в счёт ордынской семитысячной дани. Понимал покойный, что если сам по старине брал, то и дальше должнобыть так, а теперь в роду старшим остался именно Василий Васильевич.

Но Косой и с последней волей отца не захотел считаться.

Тогда братья выгнали его из Москвы силой и призвали в столицу законного государя.

9

Так, переживши превратности многие, возвратился Василий Васильевич на московский стол. Коротко и жёстко было первое же распоряжение великого князя: боярина Всеволожского, в нетях сказавшегося, отыскать, за многие измены живота лишить, имения отобрать в казну. Тако повелеши — тако было исполнено.

Погасла ещё одна жизнь, страстями пережжённая, и никто в окружении княжеском не посмел о ней и вздохнуть.

А 21 мая 1434 года велел Василий Васильевич очи выняти двоюродному брату, тёзке своему Василию, который прозывался Косым, а теперь получил пожизненно ещё и кличку Слепца.

Трудно припомнить подобное злодейство в истории русских княжеских родов со времён Рюрика, Мономаха. Те, кто знал Василия Васильевича за человека нерешительного, доброго, христолюбивого, поначалу верить не хотели, что способен он на такую жестокость.