Начиная с этого момента вечер полностью изменил свое направление. И не то чтобы я сразу поверила, что проблема с Верой решается так просто, но само допущение, что все могло быть именно так, позволило мне расслабиться. Кроме того, эта версия показалась мне вполне правдоподобной: сестра не раз выражала желание порепетировать в театрах Скотленд-Ярда. Я тут же припомнила, что один из ее проектов заключался в том, чтобы брать уроки у Софи Атанассио, одного из самых больших специалистов по маскам бессознательных отношений. Моя память услужливо подбросила живую картинку: Вера в «Хранителях», из одежды на ней – одни перчатки, она отрабатывает технику «Краска стыда» для филии Переговоров и говорит: «Думаю, я знаю, почему она не срабатывает на этой стадии. Как бы мне хотелось рассказать об этом профессору Атанассио».
«О боже мой, боже мой, Вера, – думала я, не в силах сдержать улыбку. – Черт тебя побери! Ты у меня попляшешь, когда вернешься… Уж я тебе покажу, где раки зимуют…»
Ужин получился просто великолепным. И еще более великолепным стал момент, когда, отвечая официанту, порекомендовавшему в качестве десерта клубничный пирог, Мигель сказал, глядя на меня:
– А вот десертом мне хотелось бы полакомиться не здесь.
Даже официант расхохотался вместе с нами. Мигеля отличала та счастливая манера говорить, которая нравилась абсолютно всем, и я тотчас поняла, что провести с ним ночь – это как раз то, чего я хочу после жуткого дня. Он предложил отправиться ко мне, и мы поехали по отдельности, потому что оба были на своих машинах, кроме того, утром Мигелю придется рано уехать – в «Хранители». Это обстоятельство подарило мне время спокойно подумать, пока я выбирала маршрут движения по широким центральным проспектам и, поглядывая в зеркало, раз за разом убеждалась, по свету фар его машины, что он послушно следует за мной. Временами на глаза попадались компании гуляк в маскарадных костюмах, словно Хеллоуин стал в Мадриде вторым карнавалом.
Думала я и о том, что же мне делать с историей Клаудии, но ничего в голову не приходило. Разумеется, это был бы далеко не первый случай, когда кто-то из мира наживок выступает с заявлением. Однако конкретных последствий подобные заявления не имели, причем по двум причинам. Во-первых, все мы были заинтересованы в том, чтобы молчать – так же, как мы замалчивали и наши общие грехи. Все знали, что мусор имеется, но при этом хорошо знали и о том, что самое лучшее – собрать его в пластиковые пакеты и отправить на переработку.
Существовала и вторая причина: псином – слишком сложная штука для массового сознания. Даже психологам, не специализирующимся в этой области, таким как Марио Валье, трудно принять все последствия. То, что наркотики вызывают галлюцинации, – это одно, но совсем другое – принять, что некое движение, интонация или мимолетный взгляд на какую-то часть тела способен свести тебя с ума. Любая новость, которая будет намекать на нечто столь же странное, получит меньше шансов привлечь к себе внимание, чем заявление о том, что ЦРУ скрывает доказательства визита к нам инопланетян.
А что будет, если, несмотря на все эти соображения, я решусь заговорить? Женс официально мертв, а вернуть жизнь Клаудии скандал не поможет. Я превращусь в прокаженную, в доносчицу, и это как минимум повредит карьере Мигеля, не говоря уж о наших судьбах или судьбе Веры. Мы, наживки, – создания деликатные, мы принадлежим, если можно так выразиться, к «гениталиям» Системы, жизненно важные точки которой могут быть задеты с большей легкостью, чем органы чувств: возможно, тебе удастся отправить в тюрьму министра, вынудить президента подать в отставку или даже распустить правительство, но не трогай Систему за яйца.