Соблазн

Несколько голов повернулось в нашу сторону. С какой-то садистской радостью я подумала, что среди них, быть может, есть сотрудники секретной службы и на следующий день газеты выйдут с заголовками: «Две наживки арестованы за громкое публичное обсуждение конфиденциальных вопросов за блюдом фасоли с гуакамоле»[64]. Мой взгляд остановился на девушке, которая с удивлением смотрела на меня, в то же время примеряя что-то вроде браслета, и мне вспомнилось, что в этом ресторане принято в конце ужина одаривать женщин побрякушками, предположительно изготовленными в традициях ацтеков. Девушка отвела взгляд.

К счастью, Мигель хорошо меня знал и не стал отвечать на резкость фразочками типа «не кричи, пожалуйста», «на нас смотрят» или другой глупостью в том же роде, что возымело бы обратное действие. Он ограничился тем, что выдержал паузу, намазывая очередную кукурузную лепешку гуакамоле. Затем обтер губы салфеткой и отхлебнул глоток вина.

– Диана, солнышко, в том, что делают наживки, вообще нет ничего нормального, так?

– Я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы ты об этом напоминал.

– Работа наша основана на вымысле, игре, обмане…

– Но ведь есть и кое-что настоящее. Наши привязанности – настоящие. Наше с тобой – настоящее.

– Да, наше – настоящее, – согласился он, глядя на меня.

– И наше человеческое достоинство – тоже.

– Прошу прощения, но разве ты думала о человеческом достоинстве, когда готовила себя для Наблюдателя? Разве ты не хотела отдаться ему?

И вдруг я ощутила под его напускным спокойствием другие эмоции – он выплескивал на меня свою обиду:

– Та девушка, которую я люблю, которая решила бросить работу и вместе со мной начать новую жизнь? И вдруг – что она делает? Бегом бежит на бойню и кладет голову на плаху. – Он покачал головой. – Я всего лишь хочу сказать тебе: то, что мы делаем, само по себе ненормально, но мы это принимаем. И нам даже нравится. А когда перестает нравиться, как это случилось со мной, тогда – прости-прощай. Мы уходим. И никого силой не держат.

– Клаудию держали.

– Нет, ее всего лишь обманули. Она была готова отдаться Ренару, но Женс выбрал ее для чего-то большего, чем просто захват одного сумасшедшего, – чтобы она попыталась открыть, как захватить их всех. И если кто-то и мог дать Женсу маску Йорика, так это она. Клаудия была одной из лучших наживок, и не только в нашей стране, но и во всей Европе. Такой же, как ты.

Его последняя фраза повисла в воздухе, подобно резкому запаху. Мы взглянули друг на друга.

– Но Женс выбрал ее, – сказала я.

– Чему я только радуюсь от всего сердца.

Неприкрытая и такая жуткая правда, открывшаяся в его словах, лишила меня дара речи. Мигель прибавил:

– Мне очень жаль Клаудию. Я чувствую к ней сострадание, какое мог бы чувствовать к солдату, которого рядом со мной в бою сразила шальная пуля. Сострадание… но и облегчение – от сознания того, что сраженный солдат – не ты. «Слава богу, – говорю я, – слава богу, что это была она, а не ты». – Он пожал плечами. – Вот такая моя любовь – насквозь эгоистичная.

Принесли второе, но я не двигалась, не поднимала глаз от скатерти.

– Кстати, хотел сказать тебе еще кое-что, – продолжил Мигель совсем другим тоном – тем, которым обычно рассказывают анекдоты. – Поиски Веры зашли в тупик, и теперь рассматривается возможность, что она просто-напросто уехала.

Перестав что бы то ни было понимать, я подняла глаза. Мигель пояснил, что Вера воспользовалась личными данными одного из своих прошлых прикрытий для покупки билета на самолет в Лондон. Даты совпали, и уже начался обзвон крупных тренеров наживок этой страны, чтобы выяснить, нет ли ее у кого-то из них.

– Очень характерно для твоей сестрички, – прибавил он, – обиделась на тебя и решила всех нас оставить с носом…

– Боже мой! – Я ощущала почти физическое облегчение. – Боже, боже мой…

– Я очень хотел, чтобы хорошую новость ты услышала именно от меня.

Я сжала его руку и решила его не обманывать:

– Мне гораздо лучше. Моя любовь тоже, должно быть, эгоистка…

Мигель склонился ко мне и поцеловал в лоб, пока я едва сдерживала слезы, а потом добавил нежным шепотом, но так отчетливо, словно нас окружала тишина леса:

– Очень хочу, чтобы ты поняла, солнышко: что бы ты ни выбрала, какое бы решение ни приняла, я буду на твоей стороне. И если ты собираешься поднять скандал до небес в связи с историей Клаудии – вперед, мы сделаем это вместе.

– Я люблю тебя, – сказала я.

– И я люблю тебя. Но наши «такос-де-Халиско»[65] уже остывают.