Собиратель реликвий

— Завтра мы отправляемся в Вюрцбург. Вы останетесь здесь, мастер Дюрер. Не мое дело наставлять других, о чем им следует молиться, но вам я советую молиться об успехе моей поездки. Если я вернусь без племянника, вам придется молиться гораздо усерднее, но уже за самого себя. Доброй ночи.

16. Епитимья

Вюрцбургская конференция состоялась в парадном зале епископского дворца.

Как было условлено, двери по обоим концам зала растворились одновременно. Альбрехт и Фридрих вошли и двинулись навстречу друг другу: Фридрих — опираясь на трости, Альбрехт — деловым пружинящим шагом. Фридрих с трудом склонился, чтобы облобызать кардинальский перстень. Удивленный этим жестом, Альбрехт остановил Фридриха и заключил его в объятья. Сторонний наблюдатель решил бы, что встретились два старых добрых друга. Они расселись в кресла, один напротив другого.

Альбрехт заговорил первым:

— Как вы поживаете, наш любезный брат?

— Дряхлею и жирею. Алый цвет вам весьма к лицу, мой любезный брат. Сожалею, что не смог присутствовать на церемонии. Говорят, зрелище было великолепное, но, как сами видите, здоровье у меня пошатнулось. Очень рад лично засвидетельствовать мои самые сердечные поздравления.

— Мы с великим смирением благодарим вас. Кротость ваша поучительна.

— Я не сомневаюсь, что вы станете отправлять должность свою со всем присущим вам смирением. А теперь перейдем к теме нашей встречи. Прошу вас предъявить моего заблудшего племянника, дабы я удостоверился, что он пережил выпавшие ему тяготы, так как в противном случае нам говорить не о чем.

— Заблудшего? — усмехнулся Альбрехт. — Заблудший — слишком мягкое слово для описания его пороков.

— Не придирайтесь к словам. Предъявите его.

Альбрехт молчал.

«Дисмас умер», — подумал Спалатин.

Тут Альбрехт поднял палец. Монсеньор открыл дверь, и чуть погодя в зал проковылял Дисмас. Его вели под руки два ландскнехта.

Уши Дисмаса были насквозь прорваны крючьями. Перебинтованные кисти рук бессильно обвисли. Почти не соображая, что происходит, он медленно оглядел просторный зал, заметил Фридриха и Спалатина, слабо улыбнулся и без чувств повалился на пол. Ландскнехты едва успели его подхватить.

— Это и есть правосудие Майнца? — ледяным голосом спросил Фридрих.

— Богохульников у нас сжигают. В данном случае правосудие Майнца проявило снисхождение.

Задушевности — как не бывало. Кардинал и курфюрст злобно уставились друг на друга. Взаимная ненависть исходила от них почти ощутимыми волнами. Спалатин подумал, что будь они моложе, то уже давно сцепились бы с клинками наголо. Очевидно, что встреча окончена. Альбрехт наверняка затеял ее, чтобы окончательно разбить Фридриху сердце.

Фридрих первым нарушил молчание:

— Ваши условия?

— Дисмас за Лютера.

— Нет.

— Тогда нам нечего обсуждать.

Альбрехт подал сигнал, чтобы Дисмаса увели.

— Мастер Спалатин, — произнес Фридрих твердым голосом.

— Слушаю, мой господин?

— Пошлите гонца в Виттенберг. Начинайте рассылку памфлетов. Напечатайте еще тысячу и тоже разошлите. Пусть весь мир узнает, в каком пороке погряз майнцский престол. Пусть весь мир узнает, что майнцский кардинал торгует своим голосом, равно как и душой. — Фридрих обратился к Альбрехту напрямую: — Вы меня знаете. Я слов на ветер не бросаю. Ни вам, ни Риму никогда не заполучить Лютера. Ваше имя будет покрыто бесчестием в веках. Когда следующий Данте напишет свою «Божественную комедию», то поместит вас в преисподнюю вместе с прочими святокупцами, которые торгуют прощением и милостью Божией за золото и серебро. Там вам самое место. Вниз головой, в яме размером с крестильную купель, чтобы ваши гнусные стопы вечно лизал адский огонь. Подумайте над этим, брат. Крепко подумайте, хотите ли вы отправить этого человека на смерть ради уготованной вам участи?

Спалатин решительно двинулся к выходу. У самых дверей его окликнул Альбрехт:

— Подождите.

Вюрцбургская конференция продолжалась еще несколько часов. Страсти то накалялись, то охладевали. Собеседники задействовали свои наисильнейшие преимущества. Спалатин не верил своим ушам. Чего домогался Альбрехт? Фридриховых реликвий.

Фридрих дал согласие расстаться с редчайшими экспонатами. Альбрехт заполучал в свое владение три шипа из Тернового венца, набедренную повязку Иоанна Крестителя и самое драгоценное — священный препуций, обрезок крайней плоти младенца Христа. Обрезков насчитывалось всего двенадцать, и уступить такую редкость Альбрехту было великой жертвой. Когда переговоры подошли к концу, Альбрехт заявил:

— И еще одно.

— Нет, — сказал Фридрих, — хватит.

— Дисмас должен покаяться.

Фридрих и Спалатин обменялись взглядами.

— Вам нужно, чтобы он во всем покаялся? — переспросил Фридрих.

— Он согрешил. Тяжко. Он должен исповедаться, покаяться и понести наказание. Для своего же блага.

— Взгляните на него. По-вашему, этого не достаточно? Я чрезвычайно тронут вашей заботой о его бессмертной душе. Будьте уверены, я найду ему исповедника. Если он доживет до Виттенберга.

— Мы предпочитаем выслушать его исповедь здесь и сейчас.

— Ох, ради всего святого, Альбрехт!