Собиратель реликвий

— За кольцо можно будет предлагать индульгенцию на десять лет или на двадцать, смотря по обстоятельствам. За мощи Афры… — Тецель раздраженно повернулся к Дисмасу, недовольный тем, что приходится самому выпытывать сведения, которые поставщику следовало предоставлять загодя. — Что это за кость?

— Пателла.

— Я не анатом, — фыркнул Тецель.

Дисмас указал на свою коленную чашечку.

— Ага! Та самая кость, на которую она опиралась, вознося молитву в миг принятия мученичества.

— Возможно, — отвечал Дисмас, — но нельзя сказать наверняка. Не так ли, брат Тецель? Известно лишь, что ее привязали к столбу и уморили дымом.

— Да, да, да… — досадливо отмахнулся Тецель и объявил Альбрехту: — Пятьдесят лет.

Архиепископ и продавец индульгенций переходили от стола к столу, определяя ценность каждой реликвии: платишь такую-то сумму за право поклониться такой-то реликвии — и с твоего срока в чистилище списывается определенное количество лет.

Они задержались у обломленной рукояти меча, усекшего голову святого Маврикия. Альбрехт жестом пригласил поучаствовать в оценке Пфефферкорна — Фуггерова агента.

Фуггер держал монополию на управление папскими финансами. Он посредничал в переговорах между Альбрехтом и Римом о том, какую долю от продажи индульгенций Альбрехт должен высылать в Рим. Помимо этого, он занимался и другими контрактами, связанными с индульгенциями.

К примеру, папа Лев запросил с Альбрехта двенадцать тысяч дукатов за право выдавать индульгенции по факту оплаченного поклонения мощам двенадцати апостолов. Просто грабеж! По тысяче дукатов за апостола?! Альбрехт сделал встречное предложение — семь тысяч. По числу смертных грехов. Сошлись на десяти. Злые языки болтали, что сумму контракта, скорее всего, привязали к числу заповедей.

Надо сказать, ценообразование при продаже индульгенций — сложный и специализированный процесс. Однако же в своем роде довольно объективный. Платить за отпущение грехов полагалось всем, даже королям и королевам. И архиепископам. Для них цена устанавливалась в двадцать пять золотых флоринов за каждую индульгенцию. Для аббатов, настоятелей соборов, графов, баронов и прочих аристократов — двадцать. Дворяне помельче платили по шесть флоринов. Бюргеры и купечество — по три. Люди скромного достатка платили флорин. А так как наш Отец Небесный постановил, что Царство Божье открыто и для бедноты, то неимущим предоставлялась возможность заработать индульгенцию постом и молитвой. Ведь молитва не стоит ничего! Крестьяне легко могли молиться во время работы, а поститься им и вовсе не составляло труда, ибо они и так всю жизнь постились в той или иной форме.

Альбрехт, Тецель и Пфефферкорн закончили обсуждать рукоять меча святого Маврикия. Тецель сказал, что представит реликвию в своем ближайшем шествии.

Не питая никаких симпатий к Тецелю, Дисмас понимал, что тот является внушительным «персонажем», как сказал бы Шенк. Разносторонняя личность: Великий инквизитор Польский, верховный уполномоченный по выдаче индульгенций в германских землях империи и, как и подобало монаху-доминиканцу, талантливый проповедник.

Технология Тецеля была такова: он входил в город во главе торжественной процессии, неся на вышитой подушке папскую буллу, санкционирующую выдачу индульгенций. Посреди городской площади устанавливали большой кованый сундук — бух! — и брат Тецель начинал проповедовать под звон монет. Он даже сочинил подходящую присказку, которая была широко известна:

Лишь денежка — дзынь! — в сей сундук упадет,
Душа из чистилища тут же взойдет.

Все это Дисмас не раз имел возможность наблюдать. То еще представление. Он даже мог вспомнить эту, прости господи, проповедь почти дословно: