Собиратель реликвий

– Все, ваша светлость.

– А долгое ли это дело для одного человека?

– Долгое, ваша светлость. А как закончит, пора будет начинать с начала.

– Итак, мастер Дюрер, что вы выбираете?

Дюрер молчал.

– Что ж, решено. Георг, мастер Дюрер, оставьте нас.

Они вышли.

– Прими мое благословление, – сказал Фридрих и вложил что-то Дисмасу в руку.

Дисмас поглядел на обломок кости в золотой оправе, подвешенный на золотую цепочку, и улыбнулся:

– Сустав пальца святого Христофора, покровителя странствующих.

– За него я заплатил тебе двенадцать гульденов. По-моему, ты не заслужил такого подарка.

– Увы, не заслужил.

– Надеюсь, он настоящий. Уж за такие-то деньги… – Фридрих осекся, сдерживая слезы. – Иначе тебе еще и за него придется отвечать. А если он настоящий, то охранит тебя. Да не оставит тебя Господь, Дисмас.

– И вас, дядюшка.

Часть вторая

18. Кунрат, Нуткер, Ункс

В день поминовения святого Иосифа Аримафейского, в 1519 год от Рождества Христова, необычная компания монахов-паломников – бывший швейцарский наемник (впоследствии торговец мощами), три германских ландскнехта и меланхоличный нюрнбергский живописец – переправилась через Эльбу и двинулась на юг.

Дисмас правил повозкой, сидя в безмолвном соседстве с Дюрером. Ландскнехты ехали верхом: один впереди, двое сзади. Звали ландскнехтов Кунрат, Нуткер и Ункс. Дисмас не пытался завести с ними разговор. Как и все ландскнехты, эта троица безумно гордилась своими яркими одеяниями, напоминавшими мундиры папских гвардейцев в Ватикане. Дисмас злорадно заставил ландскнехтов облачиться в монашеские рясы грубой шерсти. Ландскнехты поввозмущались, но подчинились.

В отместку они надели щегольские наряды под рясы с куколями, но не по времени теплая погода обратила их дерзость в пиррову победу. Дисмас удовлетворенно наблюдал, как франты беспрестанно почесываются, обливаясь потом.

Как и все ландскнехты, Кунрат, Нуткер и Ункс были нахальны, спесивы и грубы. Они по поводу и без повода перебрасывались сальными шуточками, заливались хохотом, если лошадь пускала ветры, и глумливо рассказывали о всяких жутких случаях. Ландскнехты обсуждали Дисмаса вслух, словно его не было рядом, и насмехались над ним самым издевательским образом.

Однажды они весь день спорили об изуродованных ушах Дисмаса, пытаясь определить, к какому подвиду гоблинов его следует отнести. В другой раз предметом дискуссии стала скотоложеская содомия – любимая тема ландскнехтов, поскольку они давно прозвали швейцарских райзляуферов «коровопорами». Остроумие било из них фонтаном.

Не обращая внимания на этот обезьянник, Дисмас молил святого Франциска ниспослать ему долготерпение. Устав от молитв, он начал прикидывать, скольких сумеет уложить, прежде чем прикончат его самого. Он наверняка справился бы с одним, а может, даже и с двумя, но уж никак не с третьим. Ландскнехты были отличными бойцами. Пропуская мимо ушей зубоскальство спутников, он сосредоточился на предстоящей безнадежной операции.

Не выдержав издевок, Дюрер решил встать на защиту Дисмаса. А может, надеялся таким образом отыскать путь к примирению с приятелем.

– Эй, красотки, – крикнул он, – неужели у вас нет других тем для разговора, кроме дебильных шуточек о скотоложестве?

Нуткер заржал:

– Слыхал, Кунрат? Маляр назвал нас красотками!

– Ну, раз мы красотки, пусть вдует нам как следует!

– Эй, маляр! – заорал Ункс. – Иди к нам. Поцелуй красотку!

– Друг другу вдувайте, – ответил Дюрер.

Дисмас подавил стон. И вот так будет все шестьсот миль?

«Святой Франциск, наикротчайший из святых, ниспошли во благости своей – один-единственный раз! – чтобы спутников моих, всех до единого, поразила чума, или оспа, или, если тебе угодно, молния…»

– Гм, чудесная поездочка, – доверительным тоном пробормотал Дюрер.

– Не разговаривай со мной.

– Да ладно тебе, Дис… Слушай, прости, что так вышло.

– Молчи, кому говорят! Ни слова больше.

– Но я же не виноват!

– Не виноват? Ах вот как?! А кто пририсовал подпись Кранаха? Да еще и своим же семенем!

– Откуда мне было знать, что они засунут плащаницу в очаг?

– При чем тут очаг? Ризница сгорела! Так что помалкивай, а то пририсую тебе подпись Кранаха вот этой кисточкой, – пригрозил Дисмас, поигрывая кинжалом.

Немного погодя Дюрер сказал:

– Между прочим, не ты один настрадался…

Тут уж не выдержал Дисмас. Он резко остановил повозку и спросил:

– Мне послышалось или ты сейчас сказал, что не я один настрадался? У тебя совесть есть?

– А что такого? Я тоже настрадался. Сидел себе спокойно в мастерской, а меня похитили какие-то отморозки. Это не страдания, что ли?

– То есть страдания – это когда тебе мешают заниматься живописью в мастерской, так? А хочешь узнать мое определение?

– Я же не говорю, что ты тоже не настрадался.

– Вон отсюда.

– Что?

– Пошел вон. Сойди с повозки.

– С удовольствием.

Дюрер сошел на дорогу.

– Что ж, до свидания. Удачи тебе. – Он двинулся прочь.

– Э, нет. Никаких «до свидания». Остаешься с нами до самого Шамбери. Дойдешь туда пешочком. Шестьсот миль. Прогулка тебе не помешает. Заодно и настрадаешься, будет о чем ныть.

Дисмас обернулся к ландскнехтам: