Собиратель миров

— Что? О чем вы?

— Битву можно было провести иначе. В местности, где имеется так много естественной защиты, это — самое неподходящее пространство.

— Вы-то, индийцы, наверное, более хитроумные бойцы?

— Лучников следовало расположить за обломками скал, широким фронтом.

— Вы его слышите? Наш брат хочет задним числом выиграть битву при Ухуде. Какое несчастье, что в Медине нет индийских советников.

— Какой бы ни была стратегия, плохой или хорошей, но начало складывалось для нас удачно. Несмотря на то, что мекканские женщины распаляли своих мужчин. Их голоса долетали до наших воинов. Если вы будете сражаться, орали они подобно павлинам, мы обнимем вас, мы расстелим для вас мягкие подстилки, но если вы струсите, то мы никогда больше не отдадимся вам. Нас было семь сотен, неверных — три тысячи, и все равно мы погнали их прочь. Может, противники намеренно отступали? Но нет, они защищались изо всех сил. Если бы только наши лучники послушались приказов Пророка. Но едва они оказались в лагере противника, как нарушили боевой порядок, предавшись грабежу. Враг смог напасть на нас со спины.

— Стратегия, о чем я и говорю.

— И великий полководец бессилен против непослушания соратников.

— Нас оттеснили назад, мы сражались, как мусульмане, сплоченно и упрямо. Мы не разбежались, а собрались около палатки Пророка, да будет ему мир, и отчаянно боролись. Пророка ранили. Пятеро неверных поклялись убить его. Один из них, ибн Кумайя, да обрушатся на него все проклятия Бога, бросал камни один за другим — со шлема Пророка, да будет ему мир, отломились два кольца, они вдавились в его лицо, кровь потекла у него по щекам, по усам, он вытерся полой одежды, чтобы ни капли не упало на землю. Другой неверный, Утбах бин Аби Вакка, да обрушатся на него все проклятия Бога, бросил большой и острый камень, который ударил Пророка по губам. Его нижняя губа треснула, он потерял передний зуб. Несколько передних зубов. Этого нет в традиции. Ты, что, сомневаешься в словах муфтия? Нет, ни в коем случае, если муфтий одновременно дед этого заявления. Сойдемся на двух зубах. Нашему знаменосцу отрубили правую руку, он схватил знамя левой рукой, ему отрубили левую, тогда он культями прижал древко к телу, его пронзило копье, но прежде чем упасть, он передал знамя другому. Битва проиграна.

— А эти купола? Мы должны выполнить два раката, это место, где Хамза был убит копьем раба Вахши.

После молитвы они стоят вместе, взирая на страшную картину, разыгравшуюся между этими скалами и городом в дымке. Конец проходит в их мыслях. Никто не станет проговаривать эту часть истории. Достаточно того, что ужасы пеленой проплывают через их умы. Взрезанный живот, вырванная печень, впившиеся зубы — это дань клятве, потом — отрезанные нос, уши, гениталии. Что за чудовище, Хинд, жена Абу Суфьяна, помесь амазонки и сфинкса. Воплощение всех ужасов мужчины.

В печали скачут они обратно. Снова была проиграна битва при Ухуде, и вокруг — вражеские жены оскверняют трупы их павших предков.

* * * * *

Небо — пустая голубизна. Плоская бесконечность пустыни оказалась мала, чтобы принять караван. Караван немыслимой длины — когда последний дромадер отправился в путь, первый уже добрался до места ночной стоянки. В покрытой шрамами пустыне передвигалось целое общество. От богатых паломников в носилках, закрепленных на деревянных палках между двух дромадеров и окруженных толпами слуг и стадами животных. До такрури, самых бедных путешественников, которые не имели ничего, кроме деревянной чаши для даров чужого сострадания. Для них не было никаких животных, а если они теряли силы, то все равно ковыляли дальше, опираясь на тяжелые дубины. Здесь были и передвижные кофевары, и продавцы табака. Охранялся караван двумя сотнями албанских, курдских и турецких башибузуков, внушавших шейху Абдулле еще меньше доверия, чем тот офицер в каирском караван-сарае. Каждый солдат был вооружен по собственному усмотрению, словно желая утвердить свою индивидуальность среди общей для них всех неряшливости и нечистоплотности. Сирийские дромадеры оказались могучими животными, и их собратья из Хиджаза выглядели рядом с ними недорослями. Шейх Абдулла часто отъезжал на возвышение, наблюдая за проплывающим мимо караваном, как за густой вереницей картин. Картин диковинных — около дромадера бежал слуга с кальяном в руках, длинная трубка которого поднималась к плетеному сиденью господина; картин плачевных — первое животное околело от жары, и такрури сражались со стервятниками за падаль.