— Это единственный вид улыбки, который выражает искреннюю радость. Её невозможно подделать. Она названа в честь французского учёного, который в конце девятнадцатого века стоял за первыми задокументированными исследованиями улыбки. Его звали Гийом Бенжамен Арман Дюшен де Булонь. Посредством электростимуляции лицевых мышц он обосновал, как распознать настоящую радостную улыбку и отличить её от других.
— И как люди могут увидеть отличие?
—
— И что же
— Во время искренней улыбки уголки рта ползут вверх, приподнимаются щёки. Внешняя часть круговой мышцы глаза, это место между бровью и веком, обращается вниз, тогда как внутренняя часть брови опускается. Именно эти движения создают «гусиные лапки» вокруг глаз, они же морщинки улыбки, — сказала она, указывая на собственные глаза. — Когда человек чувствует искреннюю радость и улыбается, происходит как контролируемое, так и непроизвольное сокращение двух мышц: так называемой большой скуловой мышцы, или musculus zygomaticus major — она поднимает уголки губ, — и круговой мышцы глаза, она же musculus orbicularis oculi, которая, в свою очередь, поднимает щёки и образует морщинки от улыбки. Первое управляется лобной долей мозга. Это осознанное движение, происходящее по воле самого человека. А другая мышца управляется лимбической системой. Понимаешь?
Она продолжила после небольшой паузы:
— То есть последний процесс человек не может запустить сам. Он реагирует только на эмоции. Иными словами, сжульничать не получится. При поддельной улыбке, её ещё часто называют «улыбкой стюардессы», не улыбаются глаза. Только рот.
— Ты хочешь сказать, что невозможно заставить человека продемонстрировать морщинки Дюшена, просто взяв фотоаппарат и попросив его улыбнуться?
— Если тот, кого ты фотографируешь, уже пребывает в хорошем расположении духа, то получится. И если речь идёт о человеке, который в целом часто испытывает чувство радости. Об оптимисте, который считает мир чудесным местом. Тогда, чтобы импровизировать на тему настоящей улыбки, ничего особенного не потребуется. В большей степени это касается детей, которые чувствуют радость жизни в несоизмеримо большей степени, чем взрослые. Но этот мальчик… — она указала на Лукаса Бьерре, — он не счастлив и не радостен.
Шефер задумчиво почесал щетину.
— О чём думаешь? — спросила она.
— Я думаю, что давно не вёл дел, где все улики настолько бы не сходились. У нас тут пропавший ребёнок, мёртвый солдат и неизвестный в комбинезоне. Все они тем или иным образом связаны, но никто не может сказать мне как. И в довершение всего все вокруг утверждают, что мальчик — это человек, который идёт по жизни смеясь, но вот приходишь ты и говоришь, что его жизнь ужасна.
Микала Фриис бросила взгляд на «Ролекс», и на её лице отразилась досада.
— В чём дело? — спросил Шефер.
— У меня назначена встреча через полчаса, так что мне, к сожалению, пора бежать.
Шефер вспомнил про свой собственный уговор с Элоизой и посмотрел на собственные наручные часы, дешёвые «Касио», которые он носил с начала девяностых.
Она накинула тренчкот, собрала ксерокопии, которые Шефер ей распечатал, упаковала их в чёрную кожаную сумку и посмотрела на Шефера:
— Я ещё раз взгляну на это вечером и дам тебе знать, если будет, что добавить.
Шефер протянул руку:
— Спасибо, Микала. Очень ценю. И знаешь, мы по тебе скучаем! И если ты в один прекрасный день решишь вернуться на полную ставку… — Он широко развёл руки, показывая, что ей всегда рады.
Она кивнула:
— Возможно, когда-нибудь…
На пути к выходу она развернулась и посмотрела на Шефера:
— Я же даже не спросила тебя, как дела у Конни?
Шефер удивился:
— Конни? У неё все хорошо… Да, всё своим чередом.
— Still The One[61]?
Он медленно кивнул, удивлённый вопросом:
— Still The One.
— Увидимся, Эрик. — Микала Фриис слегка улыбнулась.
Шефер смотрел, как удалялась копна длинных светлых волос, и думал про восемнадцать видов улыбки.
Которой из них она только что ему улыбнулась?
38
Элоиза вернулась домой в районе двух часов ночи, когда сотрудники «Скорой помощи» увезли труп Кая Клевина. Мартин лежал на двуспальной кровати и похрапывал, когда она бесшумно отперла входную дверь к себе в квартиру.
Она долго принимала обжигающе горячий душ, смыла кровь и всем телом почувствовала облегчение. Ощущение струилось, как мелкий морской песок сквозь пальцы.
Всё разрешилось само собой. Даже природа поняла, что в матери кому-нибудь она не годилась.
После душа ощущение было такое, будто ей сделали необходимую инъекцию. Слова вернулись обратно, желание работать забурлило. Остаток ночи она писала статью о деле Лукаса Бьерре, работу над которой откладывала двое суток. Когда Мартин проснулся, она всё ещё сидела за монитором.
Она рассказала ему о Кае Клевине, беззаботно отмахнувшись от его выражений беспокойства о ней.
— Люди умирают, жизнь заканчивается, так устроен мир! Не волнуйся за меня, у меня всё в порядке.