Собиратель костей

Я сидел, подавляя отвращение, слушал, прикидывался пьяным, заказывал выпивку, бросал время от времени соответствующие словечки и ближе к полуночи сам захмелел настолько, что даже перестал замечать запахи, исходившие от моих случайных собеседников. От самого полезного из них несло устойчивым козлиным духом, и он употреблял блестящие образные выражения типа «самая глубокая задница зимы». Именно в эту пору, по его утверждению, вдовушка Рита постриглась в монахини. Значит, это произошло в конце года, в последнюю декаду декабря. Женский монастырь, в котором она решила похоронить себя заживо, назывался «Такома».

Я знал, что сия бесславная обитель расположена где-то на южной окраине Боунсвилля и на самом деле является бывшим заброшенным мотелем, переоборудованным в монастырь около полувека назад. До него было всего три-четыре часа пути.

За пятой кружкой пива старый лупоглазый греховодник с готовностью поведал мне о том, что нужно делать, чтобы «трахнуть монашку», поскольку, очевидно, решил, что это и является моей основной целью. Я его не разубеждал. В ожидании полезной информации мне пришлось выслушать длинный перечень его любовных приключений и побед, изобиловавший натуралистическими подробностями. Потом он наконец добрался до главного.

– Топай вдоль «зеленой линии», от конечной станции направо, – посоветовал пьяный сатир, плюясь кусочками кислой капусты. – Это будет чуток длиннее, зато точно не заблудишься… Да оно того стоит! – заявил он, возбуждаясь. – Представь себе: сотня баб, которым даже огурцы дают нарезанными!..

Мне не всегда удавалось удачно увернуться от его плевков, и потому я частенько утирался. Монашкам я искренне посочувствовал, а старому козлу поставил ещё пару кружек, чтобы свалить его с ног и стереть из памяти наш задушевный разговор. Результатом своей вылазки я остался доволен. Вечер не пропал зря.

«Зелёная линия» – это был прекрасный ориентир. Так в городе называли старую ветку надземки с полуразрушенным полотном.

* * *

Габриэль выслушал мой доклад, лёжа в постели. Обе девицы грели его своими малопривлекательными телесами – примерно так же, как по северному дикому обычаю собаки греют пастухов холодными ночами. Я посмотрел в глаза шлюшек и увидел в них пепел. Готов побиться об заклад, что девки не услышали ни одного моего слова…

Потом я удовлетворил свою похоть с менее уродливой и уже не боялся подхватить «французский насморк». Она была ласкова, податлива и словно забыла своё ремесло. Заставив её забыть, хозяин вернул ей утраченную свежесть. Он протёр грязное зеркало, но теперь оно отражало только желания тех, кто находился поблизости.

7

На следующее утро мы отправились в путь. Шлюшонки исчезли из номера ещё до того, как я проснулся. У входа в гостиницу нас поджидал экипаж. Бедняга кучер заметно исхудал, поскольку пару дней питался одними химерами. Я подозревал, что ему недолго осталось. По его лицу пробегали тени, будто быстрые птицы мелькали над головой, заслоняя крыльями солнце. Но не было ни солнца, ни птиц.

День выдался пасмурный. Небо выцвело и приобрело вид застиранного занавеса, который зацепился за что-то и никак не упадёт, чтобы обозначить финал чересчур затянувшегося спектакля.

С похмелья трещала голова. Оказавшись за дверью, я с жадностью нахлебался прохладного воздуха, который казался чистой речной водой по сравнению с затхлой и тёплой стоячей жижей внутри гостиницы. Настроение было приподнятое – до тех пор, пока меня не окликнули, произнеся имя, которым я назвался в Боунсвилле.

Я обернулся. «Бог ты мой!» – промелькнуло в голове, но это был пока кое-кто рангом пониже. Передо мной стоял Господин Исповедник. Безупречный и безгрешный. Все как положено, все при нем – чёрный поповский мундир с жетоном на лацкане, до блеска начищенные сапоги, фуражка с длинным козырьком, повязка со свастикой и погон с золотым плетением, означавшим, что его обладатель был духовником самого принца крови. Единственное, что мне не нравилось, а теперь просто раздражало, это привычка подкрадываться незамеченным и заставать людей врасплох в самые для них неудобные моменты. Впрочем, особого неудобства я не почувствовал – влияние господина Исповедника к тому времени заметно ослабело.

– Ай-ай-ай, – сказал поп елейным тоном. – До чего ты дошёл, мой мальчик! Пьянство, разврат, азартные игры. Теперь вот ещё грабёж и запрещённые магические действия. Нехорошо… И дома ты не появляешься. Что скажет квартальный? И что прикажешь делать мне?..

Я скосил глаза вправо, пытаясь определить реакцию Габриэля. Тот наблюдал за нами со снисходительной ухмылочкой, очевидно, предоставляя растерявшемуся пёсику право самому решать, как ему быть дальше – оставаться жить на цепи в удобной конуре или превратиться в дикую собаку.

– Смотри мне в глаза! – рявкнул Господин Исповедник, обладавший недюжинной психической силой.

Я подчинился. Смотреть ему в глаза было неприятно – все равно что падать лицом на два направленных на меня чёрных штопора. Хотелось зажмуриться и отвернуться. Но я свой выбор сделал.