Собиратель душ

Алексей Владимирович мне нравился: с меня ростом, сухой, поджарый мужчина неопределённого возраста, он любил пошутить про обезьян с гранатой, охотников и рыбаков, охотно делился знаниями о любом оружии, ещё более охотно — демонстрировал приемы работы с ним. Иногда, конечно, проскакивала высокомерность бывалого вояки к гражданскому салаге… Но я понял, что такое лечится только годами службы. Причем твоей, а не его, и другое отношение надо заработать.

Вечером, после стрельбы, меня ждали занятия по теории действия диверсионных групп и противодействию им. Обучение велось на примерах: короткий пятиминутный инструктаж-вводная, тридцать секунд на принятие решения, дальше — мой ответ с описанием конкретных действий и его моделирование. Никакого разбора полетов, только сухие факты. После окончания — оглашение реальных действий и результаты, такое же сухое сравнение с моделированными. Кое-какие цифры приятно удивляли, и, наверное, не только меня. Дмитрий, однако, так не разу и не снизошел до похвалы.

Сам преподаватель был высокий, сутулый и спокойный, как удав. Монотонным голосом он задавал вводную:

— Семнадцать боевиков захватили здание Центрального банка и сто тридцать заложников. Требуют два вертолета на крышу, каждые полчаса расстреливают одно из заложников. Твои действия?

— Подать вертолеты максимально быстро, после погрузки — сбить в воздухе над зеленкой.

— Моделирование… Потери: заложников — двенадцать человек, боевиков — пятнадцать, деньгами — четыре триллиона, техника — два вертолёта, личный состав СБ — трое. Реальное решение: штурм. Потери: заложники — сорок три человека, боевиков — семнадцать, СБ — шесть.

Я пытался вывести его на анализ:

— И кто сделал лучше? Я или в реальности?

Вместо ответа меня ждал следующий эпизод для разбора. Ближе к концу третьего дня я понял, что обучают тут не меня, а ПРОЦ. Хотя нет. И меня, наверное, тоже.

После ужина меня ждало свободное время. К мне приходили все наставники, и мы общались на свободные темы. Так я узнал, что Вера на самом деле Вероника, Дмитрий — известный спелеолог, а Алексей Владимирович — Олимпийский чемпион. Автограф, впрочем, давать отказался.

Ночами я качался в Барлионе, практически все время с Занозой, которая иногда отпускала меня на свидания к Вике. Каждый день я поднимал минимум по уровню, и через неделю перевалил через шестьдесят пятый.

Время тянулось медленно только первый день, а потом понеслось вскачь. В конце первой недели, Вероника пришла после ужина одна, без перчаток и в тапочках. У неё были крохотные ухоженные ногти кроваво-красного цвета на правой руке. А вместо левой — металлический протез.

— Завтра тебе включат ПРОтокольный Центр обработки данных, — сказала она, наливая кофе.

Она поставила передо мной чашку с дымящимся напитком, после чего отодвинула стул, стоявший рядом, повернула его ко мне, и села, закинув левую ногу на правую. Тапочек остался на полу, и я уставился на металлическую лодыжку.

Тут и без протокольного центра, быстренько сопоставив перекрестные данные, я многое понял, и отвел взгляд от её ног.

— Вы — Вероника Аксенова?

— Правильно, — кивнула она. — Знаешь, почему я пришла сегодня одна?

— Догадываюсь. Это связано с покушением на майора Аксенова?

— Подполковника, — она сжала губы. — Хотя… Да, тогда он ещё был майором, внеочередное звание было присвоено посмертно.

— Соболезную.

Аксенова смотрела как бы сквозь меня. Обсчитывает мою искренность? Я заставил себя замереть и ответить ей смелым взглядом.

— Я пришла сегодня потому, что это последняя возможность поговорить без использования ПРОЦа.

— У вас преимущество, ведь вы можете его использовать, а я — нет.

— ПРОЦ не только помогает, но и записывает. А история которую мы с тобой будем обсуждать, не для протокола.

— Получается, вы можете записать то, о чем мы говорим, а я — нет?

— Да. Но я смогу обмануть слежку, а ты — нет.

— Э-э-э… Неужели вы думаете, что другие инструкторы не доложат о нашем разговоре?

— Доложат, конечно. О том, что мы с тобой остались вдвоем. Ведь мы же отличная команда, и в реале, и в Барлионе, все время вместе.

Я бросил на неё взгляд:

— Заноза?

Аксенова кивнула:

— Да. Не похожа?

— Хм… Ну, ты там ведешь себя совершенно по-другому.

Вероника поджала губы:

— Там все по-другому. Я себя там и чувствую по-другому.

— Как это? — не понял я.

Она отвела взгляд, и, рассматривая кружку с кофе, сказала:

— Меня собрали по кускам. Левой половины тела не было. Все органы чувств — искусственные, кроме правого уха. Медицина сейчас творит чудеса, но выращивать кожу так и не научились. Нервные окончания — восстанавливаются медленно. Голосовые связки сгорели.

Я тоже уставился на кофе. Возможно, стоило что-то сказать, но кому интересны мои соболезнования. Я почти физически ощущал её боль.

— Я уже много раз пожалела о том, что разрешила восстановить себя из того огрызка, в который превратилась после взрыва. Все это… — она указала на себя, — мертво. И внутри — тоже.

— На зомби ты не похожа, — ответил я, чтобы разрушить тишину, повисшую после её слов.

— Ты понимаешь, почему я решила поговорить с тобой?

— Да, — кивнул я.