Собинов

Чуковский познакомился с Собиновым в 1905 году, во время одного из наездов артиста в Россию, в кружке артистической и студенческой молодежи. Собинов был в офицерском кителе (как призванный на военную службу в связи с русско-японской войной) и с университетским значком. Сначала Чуковскому показалось, что он держится несколько надменно, но впечатление это рассеялось, когда компания расположившихся на ковре кавказских студентов грянула песню. «Песня была революционная (студенты в ту пору не пели других)… Собинов по-студенчески — просто и молодо — уселся на том же ковре в самой гуще этого нескладного хора и запел их песню вместе с ними, и было видно, что для него это дело — обычное, что здесь он в своей среде, — не только кумир, но и собрат молодежи… Когда тут же, на ковре, начался разговор на революционные темы (а других разговоров в том году не бывало), Собинов с таким суровым презрением заговорил о народных врагах и продекламировал такие злые стихи, шельмовавшие этих врагов, что один горбатый студент с восточными огневыми глазами, сидевший рядом с ним на ковре, порывисто обнял И поцеловал его…»

Впоследствии выяснилось, что автором тех революционных стихов и эпиграмм был сам Собинов.

Один из тогдашних журналов крайне левого направления, называвшийся «Сигнал», издавался (в значительной части) на средства Собинова. Журнал печатал злые карикатуры на Николая И, а когда в 1905 году Трепов разразился знаменитым приказом о расстреле революционных рабочих, начинавшимся словами: «Патронов не жалеть!», журнал напечатал эту фразу, затушевав две первые буквы, так что получилось: «…тронов не жалеть!» Это еще более способствовало популярности журнала среди демократической части общества, но послужило вместе с тем одной из причин его закрытия и ареста редактора.

Л. В. Собинов.

Как громом поразила Собинова весть о кровавой расправе царя с народом на Дворцовой площади в Петербурге 9 января 1905 года.

«Когда же будет конец этой исторической кровавой нелепости? — восклицает оп. — История имеет свои законы, и никогда еще никакой безумно сильный и смелый полководец, правитель не останавливал силой ее хода. Историю можно задержать, но опять-таки только до известного момента. Неужели там, в Питере, нет честных людей, которые сказали бы правду смело, не боясь за свою шкуру?.. Сердце обливается кровью от того, что читаешь».

В России начиналась страшная полоса политической реакции. Озверевшее царское правительство ссылало на каторгу и истребляло лучших людей страны. Прогрессивные газеты и журналы подвергались преследованиям цензуры и закрывались за малейший намек на борьбу с царизмом. Собинов, со свойственным ему оптимизмом и непоколебимой верой в неиссякаемые силы русского народа, старался не поддаться пессимистическим настроениям.

После поражения декабрьского вооруженного восстания, подавленного царским правительством с бесчеловечной жестокостью, он писал:

«Правительство одержало победу, это правда, но победу постыдную, которая все равно не спасет от кризиса, от краха. И это будет великий день отмщения, и я хотел бы увидеть, хотел бы дожить до этого дня…»

Силам революции приходилось временно отступить.

Реакционеры всячески стремились завербовать популярного артиста в число своих сторонников. На одном из спектаклей в Москве Собинову был демонстративно поднесен венок от одного из черносотенцев — Шмакова. Глубоко возмущенный, Леонид Витальевич на другой же день послал в редакцию газеты «Век» письмо с просьбой немедленно опубликовать его.

«Милостивый государь г. редактор, — писал Собинов. — Не откажите дать место в Вашей уважаемой газете следующему письму.

Вчера, семнадцатого ноября, во время исполнения мною оперы «Фра-Дьяволо», мне был подан из публики венок с обозначением на трехцветных лентах «А. С. Шмаков — Л. В. Собинову».

Подобное подношение, явно носившее демонстративный характер и крайне меня озадачившее (и, смею думать, не меня одного), я могу объяснить только одной шуткой какого-либо остроумца, против которой я и протестую горячо настоящим письмом. К г. Шмакову я не имею абсолютно никакого отношения, ни как к частному лицу, ни как к общественному деятелю, а поэтому подношение мне венка действительно г. Шмаковым было бы явным недоразумением с его стороны, совершенно мне непонятным и ничем необъяснимым.

Примите и проч.

Артист Л. В. Собинов.

18 ноября 1906 г.»

Несмотря на мягкий характер, Собинов умел быть, когда это требовалось, глубоко принципиальным и непримиримым. И всегда поступал так, как подсказывала его гражданская совесть. Это была одна из причин, почему его так любила молодежь, почему ему так верили зрители.

VII. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Собинова неудержимо тянуло на родину. Появилась возможность после трехлетнего перерыва вернуться вновь на сцену Большого театра.

То, что наконец-то он снова дома, опять на сцене родного театра, вселяло в артиста новые силы. Он ощущал необыкновенный творческий подъем.