Собаки, которых мы спасли. Нет места лучше дома

Я понимал, что будет тяжело убедить многих местных помочь мне в реализации моих планов насчет контроля за популяцией беспризорных собак, пока я не смогу успешно разъяснить, какие блага это принесет народу Афганистана. Теперь, когда я больше не органичен стенами военной базы и не ношу форму, я, возможно, открыт для общения и бесед с местными, но уже вижу, как трудно они здесь живут. Недостаток необходимого пропитания и хорошо оплачиваемой работы в паре с полным упадком общественной безопасности — вот бремя, которе они несут ежедневно.

Также полезно было бы изучить, как влияет на страну ее этническое разнообразие. Налаживая работу фонда, мы получили так много противоречивых сообщений о культурных различиях, с которыми нам придется столкнуться, что я не знал, кому верить. Как объяснил мне представитель одной общественной организации, в Афганистане нет ведущей политической партии, хотя, возможно, пуштуны, благодаря их весьма прибыльному промыслу опийного мака на южных территориях и преимущественной роли в формировании Талибана, были властной силой на протяжении кровавой истории Афганистана.

Большинство в оппозиции составляет отчужденный хазарейский народ, хотя узбеки, таджики, туркмены и киргизы плюс много более мелких групп также создают богатую палитру, которой является афганское общество. Неудивительно, что современное афганское правительство сталкивается с административными трудностями в отдаленных регионах — при таком-то количестве различных племенных и культурных групп.

Отличным источником для моего изучения исламской культуры и религии стал Интернет. Я потратил многие часы, пытаясь целиком понять их образ жизни, так как я хотел убедить их, что деятельность фонда никого не оскорбляет и ничего не нарушает и мы всего лишь пытаемся изменить их мир к лучшему.

В конечном счете, мы надеялись распространить элементарную защиту животных по всей стране, но нам хотелось найти верный подход к каждому региону при помощи хорошего знания о традициях и верованиях, к которым мы, несмотря наше стремление их превозмочь, относились бы с уважением.

Конечно же, никакие исследования не заставили бы меня переменить мнение насчет некоторых вещей. Я уж точно не из тех, кто высказывается об исламе наилучшим образом. Религия, в любой ее форме, не для меня: просто в мире слишком много смертей и разрушений для того, чтобы думать о какой-либо высшей силе, хранящей нас всех. Насколько я могу видеть, много хороших людей умирает по недобрым причинам и, чем тратить свое время на просиживание в церкви или мечети за молитвой о том, чтобы какое-то высшее благо позволило мне сделать мир лучше, я бы нашел время для того, чтобы поднять свою задницу и сделать что-нибудь для этого самостоятельно.

Как я уже говорил многим людям, скоро станет очевидным, что большинство мусульман, как и представители прочих религий мира, попросту хотят жить в мире и быть способными самим управляться со своей жизнью. Корень же проблемы — группы фанатиков, такие, как талибы. И главная причина их чрезмерно ущербного мышления тоже весьма очевидна: она в образовании, вернее, в его недостатке.

Насколько мне представляется, всесильные муллы, с их реально ограниченным пониманием Корана, легко получают контроль над покорными массами, которым не ведомо ничто иное. Отчаявшиеся и нуждающиеся последователи попросту воспринимают навязанные верования как данность. В конце концов, если у вас ничего нет, а кто-то обещает вам лучшую жизнь, что вам еще остается?

Медресе, то есть религиозные школы, куда осиротевшие мальчики, в основном из горных регионов северо-западного Пакистана попадают против их воли, управляются муллами, чьи интерпретации учения пророка Мухаммада оставляют желать лучшего. Впечатлительные юноши — поколение за поколением — радикализируются, обучаясь узкому, зашоренному мировоззрению, подобному ограниченному пониманию их учителей, которое те передают в процессе обучения. Это похоже на то, как если бы слепой был поводырем у слепого.

Вдобавок к этому, на женщин навешено клеймо злобных искусительниц, которых нужно избегать любой ценой, так как те мешают молодым людям служить Аллаху. Социальные контакты с женщиной, скрытой от взоров общества под глухой паранджой, сводятся к одним лишь ежедневным делам с членами семьи, принадлежащими к женскому полу, и то только в случае, если у них осталась какая-то еще семья. Не зная ничего другого, юноши воспринимают этот экстремальный образ жизни как общепринятую норму.

Западный мир впервые обратил внимание на экстремистские воззрения Талибана только после падения Кабула, случившегося после ухода советских войск в 1989 году. Затем появились эти запреты для женщин покидать свои дома, даже для выхода за покупками. О школьном образовании для них речи вообще не шло. Даже музыка, танцы и почти все формы медиа были для них запрещены, а супружеская неверность теперь каралась публичным побиванием камнями.