Собаки, которых мы спасли. Нет места лучше дома

По обе стороны окруженного высокой стеной комплекса находилось по ряду синих металлических оград собачьих загонов, которые я сразу же узнал по фоторгафиям с Чар Бадмашами. В своем воображении я увидел картинку, как их четверка, терпеливо ожидая, сидит за синей оградой. Глядя тогда на фотографию, откуда я мог знать, что один из этих бестолковых псов, в конце концов, станет частью нашей стаи? Я улыбнулся и продолжил осмотр.

Оба загона были чуть больше бадминтонной площадки, и длились по всей ширине комплекса. В каждом находилось несколько маленьких деревянных будок, четвероногие обитатели которых, просунув морды в щели ограды, следили за моим передвижением, пока я разгуливал кругом со щенком на руках. Всего я насчитал девять собак, рассаженных по обоим загонам.

Здесь царило смешение блохастых беспризорников всех мастей и размеров. Каким-то образом каждый из них сумел найти частичку чьего-то сердечного тепла и попасть в спасательный центр, где они теперь ожидали, пока мы или учредитель приюта не обустроят продолжение их путешествия домой, навстречу любви и безопасности.

Замыкали свободную зону комплекса еще два загона, выстроенных на случай нехватки места для собак, прибывших в приют. Занятый мыслью о только одной собаке, я углядел пару влажных носов, просунутых сквозь брусья ограды; сама ограда оставляла желать лучшего, но этот комплекс зданий вообще изначально не планировался как приют для собак. Персонал центра делал лучшее, на что был способен при ограниченных ресурсах.

Моя прогулка по центру вместе с приветствиями различным его обитателям заняла больше часа. Не раз я обнаруживал, что захвачен чрезмерно возбужденными псами, в то время как я сам сижу и вожусь с ними. Мои брюки быстро покрылись пылью от грязного пола, и от этого я вскоре начал сливаться по цвету с окружающей средой. Собаки, в свою очередь, шумно требовали, чтобы их погладили или потрепали, махали хвостами и трясли тощими телами.

Только один покрытый черными пятнами пес, довольно схожий с лабрадором, отшатнулся от меня, когда я приблизился. Он приволакивал левую заднюю лапу, скособочив заднюю часть тела.

Мохаммед все еще был здесь и следил за моими перемещениями.

— Его сбила машина, — крикнул он через ограду. — Я нашел его на обочине и привез сюда.

Пес глядел на меня из-за компактной конуры у края загона.

— Все в порядке, дружище, я не собираюсь делать тебе больно, — сказал я, медленно отходя прочь, избегая резких движений, чтобы не заставлять раненого пса испытывать еще большую боль от попыток избежать меня.

— Он пойдет на поправку? — спросил я шофера, возвращаясь обратно к воротам.

Он пожал плечами.

— Я не знаю, что думает доктор, — ответил он.

Вполне довольный тем, что наконец увидел центр, который был столь важен для работы «Собак Наузада» в течение двух с половиной лет его существования, я осторожно выбрался со двора и плотно закрыл запор ржавых ворот под взглядами моря собачьих глаз, смотревших на меня с разочарованием.

•21• Разорванная цепь

На следующий день я спозаранку приехал обратно в приют.

Когда мы с Хусейном вступили в коридор невыразительного дома в центре комплекса, до нас донесся запах готовящегося риса.

Почерневшая дровяная печка сверхурочно согревала открытый коридор. Хусейн осторожно поднял заслонку стеклянной дверцы и протолкнул в нее очередное полено из аккуратно сложенной дровницы рядом с печкой. Я с кривой усмешкой заметил, что листы бумаги с рукописными инструкциями к таблеткам против глистов, которые мы с Лизой так долго упрощали, чтобы они стали понятны персоналу приюта, теперь лежат рядом с поленницей и ждут, пока их используют в качестве растопки.

«Что ж, в следующий раз мы не будем так напрягаться», — подумал я, с радостью принимая предложенную Хусейном исходившую паром чашку чая со специями. Благоуханный зеленый чай — благоприятное средство от холода афганского утра.

Я последовал за Хусейном в помещение, которое когда-то было ярко расцвеченной кухней. Теперь краска сошла со стен над двумя пустыми буфетами по обе стороны от раковины с единственным краном. Тем не менее кухня оставалась действуюшей, и большой горшок с рисом кипел, мягко балансируя на плите, разожженной при помощи единственного газового баллона. Пятнадцать металлических блюд с рисом стояли на кухонном столе.

Хусейн взглянул на блюда и помахал над ними руками, разгоняя пар, струившийся в холодном воздухе кухни.

— Да, оно должно остыть, — ответил я с улыбкой, сразу же догадавшись, о чем он пытается сказать.

Пока Хусейн помешивал варящийся рис, я заглянул в сковороду и заметил темные куски чего-то, что, как я понял, было мясом.

— Козлятина? — спросил я, а потом попытался выдать мое лучшее козлиное блеянье.

Поразительно, но это сработало, и Хусейн, блестя глазами и улыбаясь, энегрично закивал в ответ.

«Во мне умер талант звукоимитатора», — подумал я.

Когда мы допили чай, Хусейн повел меня из кухни в главное помещение, служившее теперь в качестве гостиной.