Собака — зверь домашний (Первое издание)

— Осторожно иди над обрывом. Ветер сумасшедший.

— Ничего, добегу! — ответил Степан и окунулся в мокрую темень пурги.

Кандюк незаметно выскользнул следом. Мысль его лихорадочно работала: «Поговорить, попросить, убедить… Только сегодня, сейчас, на дороге. Завтра будет поздно. Степан уйдет к ней после концерта и конец».

Он приподнял воротник пальто, пощупал на боку нож, без которого не ходил, и, вспомнив, что может встретить Дика, завернул домой. Хотел взять палку, но все замело снегом. Под руку попался топор. Кандюк прихватил его и бросился догонять Степана.

Ошвартованный к причалу катер отыгрывался на длинных тросах. Волны с грохотом ударялись о брекватер и полуразбитые вкатывались в ковш.

— Витя! По-моему, надо дать «дупленем» на берег и тогда надежно!

— Иди, Степа! Я с Костей заведу пару концов.

— Ну смотри, не опоздай на концерт!

— Жми, организуй! Я следом…

Степан поймал момент, когда борт, качнувшись, поравнялся с причалом, и спрыгнул, окунувшись в темень и вьюгу. Ветер уже не дул в спину, как по пути в ковш. Тугой, порывистый, он швырял комья снега в лицо, и Степан продвигался боком. Он шел правым плечом вперед, обратив лицо к морю, поджимался к скале, чтобы не упасть. Рука устала придерживать мичманку, и он, повернувшись спиной к ветру, заправил ремешок под подбородок. Несколько шагов шел спиной вперед, смотрел, как сливается с темнотой луч прожектора. Но что это? Черный шар прокатился в ворота. Собака.

И вдруг его озарила мысль: «Дик! Наверное, Дик! Сейчас в рыбозаводе, кроме сторожа, никого нет, а собак туда вообще не пускают, исключение Дику и то потому, что он появляется неизвестно когда и откуда».

Пока Степан размышлял, собака исчезла. Слилась со скалой, растворилась в снежном заряде.

А волны бесновались внизу, бурлили, как в гигантском котле, выплескивались, опадали, чтобы с новой силой удариться в скальный берег. Циклон набирал силу. Потеплело. Хлопья снега таяли на лету, превращались в капли. И вот уже снова лил дождь, косой и хлесткий.

Ветер завывал, как волчья стая, кидался в гору, ломал ольховник…

Кандюк втиснулся в расщелину скалы. С того времени, когда достиг середины тропы, он уже не спускал глаз с освещенных ворот рыбозавода. Благо ветер дул в спину и видимость стала лучше. Степана он увидел и узнал сразу.

Сердце Кандюка застучало молотом. Вдруг Степан поскользнулся и упал. Это было так неожиданно, что Кандюк растерялся. Но в следующий миг он отделился от скалы, склонился над Степаном и оцепенел. Парень лежал неподвижно, а по виску растекалась кровь. Пока он думал, что делать, длинной торпедой, выброшенной из темноты, мелькнул силуэт собаки. Сбитый ударом в грудь, Кандюк упал на спину, не выдержав тяжести огромного пса. Это был Дик. Разжались руки, топор выпал, и дикий крик ужаса взлетел над скалами. Крик слился с грохотом наката, с завыванием штормового ветра, с звериным рычанием пса. Шарф и телогрейка мешали Дику сдавить горло. Он рвал тряпки. Рвал быстро, яростно, остервенело. Страх перед смертью придал Кандюку силы. Извернувшись, он встал, хотел бежать. Но ни бежать, ни просто идти он не мог. Лишь еле-еле передвигался рывками. Дик волочился за ним, пытаясь остановить, и клыки его вонзались все глубже и глубже. Не только Дик был охвачен азартом схватки. Дикие собаки, что всегда оставались на взгорье, возбужденно лаяли, искали спуск, чтобы прийти вожаку на помощь.

— А-а-а! — летело над поселком. — А-а-а…

Выл ураганный ветер, тяжелой дробью сыпал град, прибой рычал, как полчище львов, а из клуба на поиск уже выходили люди.

Рассказы

«Подвиг»

Шла к концу ночная вахта. Впрочем, моряки теплохода «Игарка» в этом полярном рейсе отличали день от ночи лишь по обеду, приготовленному к двенадцати ноль-ноль поварихой Нюрой.

Судовые часы показывали три часа тридцать минут, когда матрос Вьюгин заметил на льду что-то белое, живое.

— Стоп! Да это же медвежонок! — воскликнул он, наводя резкость бинокля. — Поймать бы…

Вьюгина никто не слышал, так как второй матрос ушел будить смену, а штурман находился в штурманской.

«Поймать…» — эта мысль уже не давала покоя.

Вьюгин еще раз осмотрел горизонт и, убедившись, что мамаши нет, принял решение. Он спрыгнул на темно-синий пак и зигзагами от тороса к торосу двинулся в сторону намеченной цели.

«Вот это будет сюрприз, — рассуждал он. — Втащу в каюту к Нюрке. Уж этот подарок в иллюминатор не выбросит».

А медвежонок, не чуя беды, шел к пароходу: его очень привлекало черное чудовище. И он впервые видел двуногое существо, которое неуклюже пряталось за пологим торосом. Медвежонок потянул носом.

«Глупый, — подумал Вьюгин, прижимаясь плотнее к холодной глыбе, — идет сам прямо в руки. Сейчас я его сцапаю. Ну иди, иди», — мысленно подгонял он зверя, и когда медвежонок подошел близко, Вьюгин, напружинившись, прыгнул. Крепкие матросские руки утонули в густой белой шубе.

— Попался голубчик… Не вырвешься. — Вьюгин опоясал медвежонка ремнем.

На баке «отбили склянку», ее звон пролетел над льдинами, подстегнул Вьюгина.

«Пора сдавать вахту. Это хорошо», — подумал он.