Собака Баскервилей

Впрочем, трудились мы две ночи, но в первую нас постигла полная неудача. Мы сидели с сэром Генри в его комнате до трех почти часов и не слыхали ни одного звука кроме боя курантов на лестнице. Это было очень тоскливое бдение, окончившееся тем, что мы оба уснули, сидя на стульях. К счастию, это нас не обескуражило, и мы решились сделать еще попытку. В следующую ночь мы уменьшили огонь в лампе и принялись курить папиросы, не издавая ни малейшего звука. Часы тянулись невероятно медленно, но нас поддерживал такой же терпеливый интерес, какой должен чувствовать охотник, наблюдая за капканом, в котором он надеется увидеть попавшуюся добычу. Пробило час, пробило два, и мы уже снова хотели в отчаянии отказаться от этого дела, как вдруг оба выпрямились стульях и стали напряженно прислушиваться. Мы услыхали скрип в коридоре.

Мы слышали, как кто-то прокрадывался, пока звук шагов не умолк вдали. Тогда баронет бесшумно отпер дверь, и мы пустились в погоню. Человек обогнул уже галерею, и коридор был погружен в совершенный мрак. Мы стали тихо прокрадываться, пока не перешли в другое крыло дома. Мы поспешили как раз вовремя, чтобы увидеть, как высокий мужчина с черною бородою, сгорбив спину, пробирался на цыпочках по коридору. Он вошел в ту же дверь, как и в прошлую ночь; свет от свечки осветил ее и бросил в мрак коридора один желтый луч. Мы осторожно двинулись по его направлению, пробуя каждую половицу, прежде чем ступить на нее. Мы имели предосторожность снять сапоги, но и без них старые доски скрипели под нашими шагами. Иногда казалось немыслимым, чтобы он не услыхал нашего приближения. Но Барримор, к счастию, несколько глух, при том же он был весь поглощен тем, что делал. Когда мы, наконец, добрались до двери и заглянули в нее, то увидели, что он стоит пригнувшись к окну, со свечкою в руке, и его напряженное лицо прижато к стеклу, точь-в-точь как я видел его за две ночи перед тем.

Мы не составили никакого плана кампании, но баронет такой человек, для которого прямой путь всегда оказывается самым естественным. Он вошел в комнату; тогда Барримор отскочил от окна с каким-то отрывистым шипением в груди и стал перед нами смертельно бледный и весь дрожа. Его темные глаза на белом лице, смотревшие то на сэра Генри, то на меня, были полны ужаса и удивления.

— Что вы тут делаете, Барримор?

— Ничего, сэр. — Он был так взволновал, что едва мог говорить, и тени от дрожавшей в его руке свечки прыгали вниз и вверх. — Я насчет окна, сэр. Я хожу по ночам осматривать, заперты ли они.

— Во втором этаже?

— Да, сэр, все окна.

— Слушайте, Барримор, — произнес сэр Генри сурово, — мы решили добиться правды от вас, а потому чем раньше вы ее скажете, тем будет вам легче. Ну-с, так без лжи! Что вы делали у окна?

Он смотрел на нас с беспомощным выражением и ломал руки, как человек, доведенный до крайнего горя.

— Я ничего не делал дурного, сэр. Я держал свечку у окна.

— A для чего вы держали свечку у окна?

— Не спрашивайте меня, сэр Генри… не спрашивайте! Даю вам слово, сэр, что это не моя тайна и что я не могу ее выдать. Если бы она не касалась никого, кроме меня, то я бы не пытался скрыть ее от вас.

Меня вдруг осенила мысль, и я взял свечу с подоконника, на который поставил ее дворецкий.

— Он, должно быть, держал ее, как сигнал, — сказал я. — Посмотрим, не последует ли ответа.

Я держал свечу так, как он это делал, всматриваясь в темноту ночи. Я смутно видел черную полосу деревьев и более светлое пространство болота, потому что луна скрылась за тучи. Я издал возглас торжества, потому что сквозь покров ночи вдруг показалась тоненькая желтая точка, ровно светившая прямо против окна.

— Вот и ответ! — воскликнул я.

— Нет, нет, сэр, это ничего… совсем ничего, — вмешался дворецкий, — уверяю вас, сэр…

— Двигайте свечу вдоль окна, Ватсон! — воскликнул баронет. — Смотрите, и та также шевелится! Теперь будешь ли отрицать, негодяй, что это сигнал? Ну, говори! Кто твой союзник там! и в чем заключается заговор?

Лицо дворецкого приняло смело вызывающее выражение.

— Это мое дело, а не ваше. Я ничего не скажу.

— Так вы тотчас же уйдете из моего дома.

— Очень хорошо, сэр. Уйду, если так нужно.

— И вы уйдете посрамленным. Вам следовало бы стыдиться, чёрт возьми! Ваше семейство жило вместе с моим более ста лет под этим кровом, а я застаю вас тут в каком-то темном заговоре против меня.

— Нет, нет, сэр; нет, не против вас! — воскликнул женский голос, и миссис Барримор, более бледная, чем ее муж, и с выражением еще большого ужаса на лице, показалась в дверях. Ее массивная фигура в юбке и шали была бы комична, если бы не сила чувства, которую выражали ее черты.

— Мы должны уходить, Элиза. Всему конец! Можешь укладывать наши вещи, — сказал дворецкий.

— О, Джон, Джон, неужели я довела тебя до этого! Во всем виновата я, сэр Генри, одна я. Он делал все это ради меня и потому, что я его об этом просила.

— Так говорите же! Что это все значит?