Собака Баскервилей

Остается мне только указать, какую роль она играла во всем этом. Не может быть сомнения, что Стапльтон имел на нее влияние, которое можно объяснить или любовью или страхом, а может быть и тем и другим вместе, так как, эти оба чувства вполне совместимы. Во всяком случае влияние его было вполне действительное. По его приказанию она согласилась слыть за его сестру, хотя его власти над нею были положены границы, когда он пытался сделать из нее прямую пособницу в убийстве. Она готова была предостерегать сэра Генри настолько, насколько могла, не выдавая своего мужа, и она не раз пробовала это делать. Сам Стапльтон как будто был способен ревновать и когда увидел, что баронет ухаживает за его женою, хотя это и входило в его планы, он не мог не прервать этого ухаживания страстною вспышкою, обнаружившей пламенную душу, которую он так умело скрывал под своим самообладанием. Поощряя дружеские отношения, Стапльтон был уверен, что сэр Генри будет часто приходить в Меррипит-гауз и что рано или поздно он дождется желаемого удобного случая. Но когда настал критический момент, жена вдруг восстала против него. Она кое-что прослышала о смерти беглого каторжника и знала, что собака будет заперта в сарай в тот вечер, когда сэр Генри должен был прийти обедать. Она обвинила мужа в замышляемом убийстве, а затем последовала дикая сцена, во время которой он впервые сказал ей, что у нее есть соперница в его любви. Ее верность сразу превратилась в сильную ненависть, и он увидел, что она непременно выдаст его. Поэтому он связал ее, чтобы лишить возможности предостеречь сэра Генри, и надеялся, конечно, что когда вся страна припишет смерть баронета родовому проклятию (что непременно должно было случиться), — он снова одержит победу над женою, заставив ее примириться с совершившимся фактом и хранить молчание относительно всего, что она знает. Мне кажется, что в этом отношении он ошибался в расчете и если бы нас даже и не было на месте, его приговор все-таки был бы подписан. Женщина с испанскою кровью в жилах не так легко прощает подобное оскорбление. A теперь, милый Ватсон, я не могу, не прибегая к своим заметкам, дать вам более подробный отчет об этом любопытном деле. Мне кажется, что ничего важного не осталось необъясненным.

Он не мог надеяться напугать сэра Генри до смерти своею собакою-привидением, как он это сделал со стариком-дядею.

Животное было свирепое и голодное. Если бы его появление и не испугало жертвы до смерти, то оно по крайней мере лишило бы ее всякой способности к отпору.

— Без сомнения. Остается еще один вопрос. Если бы Стапльтону удалось получить наследство, каким образом объяснил бы он тот факт, что он, наследник, жил так близко от поместья, скрываясь под чужим именем? Каким образом мог бы он заявить свои права на наследство, не возбудив подозрения и следствия?

— Он был бы в страшном затруднении, и я боюсь, что вы слишком много требуете от меня, если ожидаете, что я разрешу этот вопрос. Прошлое и настоящее входят в область моих расследований, но как человек может поступить в будущем на это очень трудно ответить. Миссис Стапльтон говорит, что ее муж не раз обсуждал эту дилемму. Из нее можно было бы выйти тремя способами. Стапльтон мог, удостоверив подлинность своей личности в Южной Америке, оттуда требовать свое наследство, не приезжая в Англию; или же он мог прибегнуть к искусному переряжению на короткое время, которое ему необходимо было бы пробыть в Лондоне; или же, наконец, он мог добыть себе соучастника, которому он передал бы все доказательства своей личности и бумаги и выдал бы его за наследника, выговорив себе за это известную часть дохода. Из того, что мы знаем о нем, мы не можем сомневаться, что он, тем или иным путем, вышел бы из затруднения. A теперь, милый Ватсон, мы провели несколько недель в тяжелой работе, и я думаю, что на один вечер мы можем обратить свои мысли на более приятные предметы. У меня есть ложа на «Гугеноты». Слыхали ли вы Решке? Могу я вас попросить быть готовым через полчаса, и мы, до оперы, пообедаем в ресторане Марцини.

КОНЕЦ.