Собачий переулок

— Застрелилась какая-то девица… Или убили ее — ничего не выяснили еще! Ваш район, Петр Павлович, пойдемте и вы!

Осокин сорвался с места, ураганом помчался к двери и исчез, прежде чем успели надеть на него шапку, вразумить, остановить, объяснить.

Инспектор покачал головой и пошел за ним.

Глава XI Так жить нельзя

— Хорохорина я на лестнице обогнала, — задыхаясь от беготни, сказала Зоя — Он сумасшедший какой-то: ничего не видит! Давай письмо!

— Все они сумасшедшие! — равнодушно ответила Вера, доставая из-под скатерти конверт, и, подавая его, спросила — От кого?

— Отец, конечно, — взглянула на конверт Зоя. — Некогда, Верочка! Хорохорин идет, значит, собрание кончилось. Меня Сеня в клубе ждать будет! Я прямо с работы сюда…

— Какое собрание?

— А перевыборы. Хорохорина отозвали и уж не выберут теперь! Прощай!

Она вышла и в дверях столкнулась с Хорохориным, который даже не узнал ее. Он был бледен, как всегда, но никогда еще не чувствовал такой слабости, безволия и нерешительности, как в этот раз.

Войдя, он осмотрелся кругом, точно видел впервые и Веру, и комнату, и картинки на стенах, и дырявое кресло, и круглый стол. Он покачал головою, пробормотал со вздохом: «Так жить нельзя» — и стал у окна, глотая сухими губами воздух, как только что выловленная и выкинутая на берег, измученная крючком, длинная костистая рыба.

Вера не без сочувствия посмотрела на него.

— Что случилось, милый мой?

— Ничего!

— То есть как ничего? Собрание чем кончилось?

— Королева выбрали!

— А тебя?

— Меня? — Он удивленно взглянул на нее и махнул рукою — Куда я гожусь теперь, Вера? Я никуда не гожусь! Теперь уже все кончено, решено и подписано…

Вера вздохнула, села на кровать и, положив голову на руки, обнявшие судорожно железные прутья спинки, стала смотреть на Хорохорина с преувеличенною ненавистью и презрением.

— Послушай! — зло сказала она. — Послушай! Если уж тебе не терпится, то выкладывай все, что у тебя есть, только скорее — мне заниматься нужно, — и уходи!

Он смотрел на нее, слушал и с радостью чувствовал, как сам переполняется гневной тоской и решительностью.

— Если ты хочешь, — кривя губы, выговорил он, то могу сказать и это… Тебя это может заинтересовать кажется, я заразился…

— Чем?

Она вскинула голову, отклоняя ее назад, точно ждала удара.

— Глупый вопрос. Я о чесотке не стал бы тебе докладывать, а с тифом пошел бы в клинику.

Вера сжала зубы и тихонько спросила:

— Когда?

— Давно уже, вероятно. Завтра мне сделают исследование, тогда скажут наверное. Если тебя это интересует — можешь справиться… Вот…

Он вырвал из кармана скомканную бумажку и бросил ее на стол.

— Вот с этой бумажкой пойдешь и справишься. Я не пойду. Я вообще больше никуда не пойду, и мне ничего больше не нужно.

Вера подошла к нему. Она смотрела на него с ужасом.

— А я? Я — тоже?

Он пожал плечами: так трудно было устоять от искушения причинить ей такую же боль. Он сказал серьезно:

— Вероятно…

— Ты и до меня, до меня был болен?

Она впилась в его руку пальцами с такою силою, что он невольно вырвал ее.

— Да, наверное!

— И ты знал?

Ее лицо, искаженное злобой, было страшно. Хорохорин оттолкнул ее: он почти боялся ее, этой женщины.

И эта страшная ненависть, гнев, насквозь пропитанный презрением, самое лицо ее, опаленное краской стыда и унижения, были действительно жутки.

Хорохорин бессознательно отодвинулся от нее.

— Гад! — прошипела она. — Гад!

Он не мог скрыть мгновенного торжества, отмщенного унижения. Эта тень, пробежавшая по его лицу, заставила Веру сдержаться.

Она покачала головой.

— Ты лжешь, Хорохорин?

Он промолчал.

— Ты лжешь, я спрашиваю! — крикнула она. — Лжешь?

Он только взглянул на нее, не отвечая. Это молчание было страшнее самых горячих клятв. Тупея от ужаса, дрожа от страшного холода, как острый сквозняк пробиравшегося откуда-то изнутри наружу, Вера продолжала ждать ответа.

Хорохорин молчал, опустив голову. Тогда, овладевая собою, она спросила:

— Где же ты сам?..

Она не кончила. Он закричал исступленно:

— Где я сам? Там, там, где и все… Один раз и я дошел до проститутки по твоей милости!

— Когда, когда это было? — простонала она.

— Когда ты, ты, ты меня выгнала отсюда! Вот когда это было! Через тебя ушла Анна, ты не далась мне сама. И по делам: нам обоим нужно было заботиться о здоровье, а не разыгрывать мещанских драм.

— Негодяй!

Она вдруг с какой-то гневною страстностью выпрямилась и согрелась в ненавистном отвращении к этому человеку.

Он засмеялся.

— Что ж! Доигралась? Ну и ладно! — сказал он, утихая. — Все равно! Дело случая…

Этот тон отрезвил ее. Она тряхнула головою и заметалась по комнате.

— Подожди, — шептала она почти про себя. — Подожди… Я же ничего не заметила. У меня никаких признаков, ничего… Разве можно не заметить?

Он чувствовал какое-то тупое удовлетворение от ее лихорадочного волнения и, стараясь скрыть злость, отвечал просто:

— Можно и не заметить!

— Нет, этого не может быть. У меня ничего нет!

— Будет!

— Нет, погоди, погоди. Тут надо рассчитать. Когда может это выясниться? Какой это срок бывает при заражении? Ничего не помню — сдавала зачет и не помню, ничего не помню…