Собачья смерть

Приезжий остановился у деревянного щита с «Московской правдой», просмотрел заголовки. Это заняло не больше минуты. У Рейли была интересная особенность: он никогда не торопился, обычно выглядел полусонным, но при этом делал всё очень быстро.

Передовица «За гражданскую войну». На заседании городского совета принята резолюция по текущему моменту: вести энергичную гражданскую войну с классовыми врагами трудящихся. Но гражданская война и без резолюции велась энергичнее некуда. Бои на востоке, бои на юге, на севере «дан героический отпор войскам Антанты». Судя по трескучему тону и неупоминанию географических пунктов красные пятятся, а может быть, и бегут на всех направлениях.

Что еще? Всякие пустяки. На Рогожской заставе у спекулянтов изъята мануфактура, распределена между рабочими михельсоновского завода.

«Не позволим кулакам утаить излишки урожая».

В цирке желающие могут обменять хлебные карточки первой и второй категории на питательное слоновье мясо из расчета один к двум. Должно быть, прославленная слониха Бимбо не вынесла тягот военного коммунизма. А какая была умница. Умела стоять на двух ногах и подкидывала хоботом огромный шар.

Рейли вздохнул. Сентиментальностью он не отличался, но жалел зверей и женщин. К детям был равнодушен, не понимал, что в них умилительного, называл «недозрелками», шокируя приличных людей.

В этом человеке вообще было много шокирующего. Он мало заботился о чувствах собеседников — если, конечно, не разговаривал с дамой. С женщинами всегда был внимателен и тактичен. Поэтому и женщины к нему благоволили. Мужчины делились на тех, кто Сиднея совершенно не выносил (таких было большинство), и тех, кто его очень высоко ценил. Все, кто имел для Рейли значение, относились ко второй категории.

Не обнаружив в новостях ничего существенного, лейтенант с внезапной проворностью кинулся к отъезжавшему от остановки трамваю. В вагон было не втиснуться, поэтому Рейли зацепился сзади за железку, ловко подтянулся, отодвинул мальчишку-беспризорника. Тот матерно выругался, Сидней цыкнул: «Заткни хлебало, шкет». Оглянулся через плечо. Никто за трамваем не бежал. Слежки не было. На всякий случай, проехав до угла Докучаева переулка, Рейли спрыгнул и нырнул в подворотню. Агенты Чрезвычайки грамотной слежки организовать не умеют, по сравнению с ними даже лопухи из порт-артурской гарнизонной контрразведки были ухари, не говоря уж об асах Охранного отделения, пасших подозрительного британца в довоенном Петербурге. Но терять навыки и расслабляться нельзя.

Из проходного двора на Спасскую он вышел ленивым, но в то же время удивительно спорым шагом. Если бы кто-нибудь из многочисленных московских знакомых случайно увидел сейчас мистера Рейли, вряд ли его узнал бы. Подтянутый, благоухающий одеколоном офицер Королевского Лётного Корпуса, часто появлявшийся и в Кремле, и во ВЦИКе, и в Наркомвоенделе, превратился в «гегемона»: заросшее длинной черной щетиной лицо, мятый пиджак, картуз с треснутым козырьком, жухлые сапоги, за плечами брезентовый мешок. Две недели назад, когда стало известно, что в Архангельске вот-вот высадится союзный десант, лейтенант Рейли бесследно растворился в пространстве — перешел на нелегальное положение, иначе его, британского военнослужащего без дипломатического статуса могли арестовать.

На Сухаревской площади «буржуи», мобилизованные по трудовой повинности, мели мостовую. Несколько господ в сюртуках уныло возили по брусчатке метлами, поднимая тучи пыли. Лица тоже пыльные, серые, головы вжаты в плечи. Дама в шляпке, на которой от страусового пера остался только огрызок, морщась, собирала в совок конский навоз. Другая, в пенсне и постной жакетке с белым воротничком, какие носят учительницы, гнулась в три погибели с домашним веником и совком. Следил за работами дежурный с красной повязкой на рукаве, грыз семечки. Он нашел себе развлечение: подождет, пока учительница соберет мусор, потом выплюнет еще шелухи. Орет: «А тута кто мести будет?». Поглядел на остановившегося Сиднея, подмигнул.

— Мы за ними говно подбирали, теперя пускай они покорячатся.

На угловатом, будто высеченном из гранита лице Рейли заходили желваки.

— Вредительствуешь, гнида? Саботируешь уборку территории? — процедил он. — Декрет Моссовета не для тебя писан? Расселся, фон-барон! А ну встать! Я тебя за тунеядство продкарточки лишу! Кто не работает, тот не ест. Чтоб через полчаса всюду чисто было. Вернусь — лично проверю.

Пройдя сотню шагов, обернулся. Дежурный бегал, размахивал руками, что-то вопил. «Буржуи» махали метлами в ускоренном темпе. Заступничество Сиднея их участи не облегчило.

«Перехамил хама, fucking Sir Galahad, — вполголоса обругал себя Рейли. — Нервы ни к черту».

Он вдруг почувствовал усталость. Ночью почти не спал, сидел на полу в душном, переполненном тамбуре, а посередине дороги, в Бологом, всех выгнали из поезда на перрон, проверять. Документы у Сиднея были отличные, но битый час пришлось торчать под моросящим дождиком, одежда отсырела и до сих пор еще полностью не высохла, от нее несло псиной.