Собачья площадка

Евсей услышал собачий рык и, подобно среднеазиатскому тарбагану, всякий раз из любопытства высовывающемуся из норки, чтобы стать мишенью для охотника, поспешил к грубо сколоченной лестнице - единственному пути наверх из его бокса.

Господи, никак, рвут кого-то?.. Или меж собой свара?..

Собак бомж не боялся. Еще в детстве отец объяснил: покажи пустые руки, и от тебя отстанут, но такая версия поведения годилась для псов деревенских, которым, кроме двора, защищать нечего. У этих же квартиры находились неведомо где, в блочной коробке, а защищать надо главным образом хозяев, что куда важнее ворот, телеги или молочного поросенка.

Увидеть и оценить происходящее Евсею мешали кусты. Он не стал мешкать, обходя по кругу, а вломился в самую гущу. Прямая, как известно, кратчайшее расстояние.

Собаки, поглощенные раздиравшими их чувствами, не сразу обратили внимание на шум в кустах. Наиболее рьяные - кавказец и доберманши захлебывались от злобы, как туберкулезные больные от кашля.

Утро не предвещало ничего нехорошего, и потому гвалт, а в нем явственно слышался человеческий крик и звериный рык, вызвал невыносимую боль в голове и панику. В прошлом, когда он лишился памяти, где-то на берегах Волги на него вот так же напали собаки на свалке химических отходов. Это были лысые твари, которым жизнь оставалась протяженностью в один сезон. Он тогда еле отбился. Но вынес твердое убеждение: если хочешь выжить - помогай другим. Так складывалось по жизни. Когда Евсей никому не был нужен, всегда находился человек, который брал чуть-чуть, а давал взамен неизмеримо больше - участие. Не беда, что многие просто не могли помочь. Для Евсея главным было, что его слушают. Слушают и не смеются.

Потому-то Евсей вылез из котлована. Впереди, разделяя его и собак, бесформенным клубком путались кусты. Он ломился через гущу и пошел вперед, как медведь. Выскочив на лысину, увидел "Ладу", а вокруг скопище тварей. На один момент, всего на один, в голове мелькнула свалка под Костромой, оскаленные морды лысых уродцев, и он кинулся прочь.

Евсей струсил.

Евсей побежал.

Первым его заметила Зира. Бегущий человек сам по себе представлялся ей виноватым. Иначе зачем бежит? Зира не могла и не умела лаять. Она просто выделилась из стаи и бросилась за Евсеем.

Человек, бежал прытко, высоко подбрасывая ноги, и тратил на это движение лишнюю энергию. Догнать его было несложно.

Доберманы, так и не прокусив задние колеса "Лады", заметили движение в стае, на миг всего-то оторвались и бросились вдогонку.

Образовался клубок из человека и зверей, из страха и злобы, из отчаяния и ненависти.

Евсей успел подумать, что дочь в Донецке устроена.

Для бегущих в обход котлована людей изменился мир. Они превратились в преступников, хотя сами еще этого не подозревали.

Евсей лежал., запрокинув к небу порванный кадык, и на лице его застыло изумление происходящим. Ни крики хозяев, ни лай собак, ни суетливые действия вокруг тела больше его не интересовали. Не могли интересовать, потому что все земное: документы, дочери, жены - отошло к оставшимся. К живущим.

С хозяевами собак началась истерика. Качок с испачканными кровью руками оказывал первую помощь, совершенно безумно оглядывался вокруг и твердил, что не виноват, его собака умерла и не принимала участие в гоне. Хозяйка немки, увидев окровавленную морду своей собаки, повалилась в обморок. Образовался новый очаг смерти, и вокруг суетились более мужественные. Один Иванов стоял отрешенным Наполеоном к вечеру Бородинского сражения.

Удивительная пустота.

Ни желаний.

Ни действительности.

Вот ОНО!

Кого и как пробило? Или три такта Бетховена, или тремоло Альбани, или незабываемая труба Армстронга, но что-то с ними произошло. Стояли истуканами.

- Мы же преступники, - выделилось из Ольги Максимовны, - мы человека убили...

Повисла пауза, которую никому не дано было объяснить.

Никому, кроме Иванова.

- Так... - сказал он, глядя на труп, - вот мы все и завязались. Молчать! Никто не виноват. Виноватых конкретно нет. Что будем делать?

Ответом Иванову было подавленное молчание.

- Он был ничей. Останется ничем. У кого есть лопаты?

Под страшным гипнотическим обаянием Иванова все поняли, что за такое грозит тюрьма. Моментально вспомнились родственные отношения: как там они без меня будут?.. Они - преступники. Законченные.

Без всяких яких. Вот он лежит, нелепо выкрутив ноги, враскоряку и больше уже никогда не встанет.! Не намусорит в подъезде, не наплюет в лифте, утром не будет спорить с воронами за помойку. Нашлась лопата.

- Боже, что мы делаем?

Этот вопрос стоял перед всеми, но все - это куча, это толпа, это свора. И уже вырыта яма. И сыплется! земля на открытые в изумлении глаза бомжа. И нет у него сил ни сморгнуть, ни поднять руку. Он мертв.

- Нет...Я выхожу из вашего общества... - сказала Ольга Максимовна, и ее начало рвать.