Собачья площадка

Пять минут, и путь им преградил зеленый забор. Еще сотня метров вдоль него, и в дыру. Вот оно, это место, где недавно лежал Зверь, окруженный сворой. Площадка просохла, и на ней носилось с десяток собак, пока не обращавших на пса и хозяина никакого внимания. Это только с первого взгляда казалось, что они все разномастные. Немного приглядевшись, можно было заметить, что многие были, несомненно, кровными родственниками. Иванов и Зверь молча наблюдали за игрой стаи, и каждый думал о той их встрече. Иванов, вспоминая, размышлял о настоящем и будущем. Зверь — о настоящем и недалеком прошлом. О далеком он не любил вспоминать, так как ненавидел предательства. Тогда уезжавшие за рубеж хозяева якобы из-за того, что не успели оформить ветеринарное свидетельство, оставили его при гаражном кооперативе. Там ему, привыкшему к роскошной жизни, жилось не сытно. К тому же охранял гаражи крепкий коллектив немецких овчарок, с которыми отношения не сложились. Сбежав от них, он больше месяца жил среди вот этих, резвящихся на воле. В эту стаю принимали всех, но каждый мог рассчитывать только на то место, которое соответствовало его возможностям. Внутри стаи был каждый за себя, и это нравилось Зверю, потому как справедливо. Жизнь здесь была порой голодной, но вольной и тем прекрасной. Это ничего, что все чем-то болели, что у каждого были власоеды и блохи, жилось-то легко и весело.

Может, и сейчас бы бегал с ними, если бы не этот злополучный мосол. Вряд ли он оказался там случайно, как и битое стекло в прошлогодней траве. И эти шавки в течение всего дня не претендовали на кость, помня загривками, кто есть кто. Но в стае имели место свои принципы, свои законы. К вечеру, потеряв много крови, он настолько ослаб, что уже не мог передвигаться на порезанных лапах. Тогда его обложили, требуя добычу. Зверь не держал на них зла ни тогда, ни теперь. Все было правильно, согласно законам. Слабый должен был уступить сильным. Сильному мясо — слабому кости.

— Ну что. Зверюга, вспомнил своих обидчиков? — спросил Иванов, отстегивая поводок. — Ну-ка, надери им холки, чтобы духу их здесь не было.

Зверь не тронулся с места, якобы не понимая, чего от него хотят.

— Зверь, фас! — негромко приказал хозяин. Собака, повинуясь команде, рванулась вперед, но, пробежав половину расстояния, остановилась.

— Зверь, фас! — выкрикнул Иванов.

Пес топтался на месте, не зная, на что решиться. Услышав крик, собаки перестали резвиться и обратили взоры на Зверя.

Первой его узнала рыженькая сучка с перебитой лапой и уже тяжелым животом. Она помнила о нем все это время, и не случайно.

Будущая мама, сильно прихрамывая, бросилась навстречу с радостным лаем. Затем ещё с полдюжины последовало её примеру, также радостно заливаясь. Зверь отбежал ближе к Николаю и залаял, приказывая собакам остановиться. Отбежал не из-за страха перед бегущими на него и не из-за чувства вины перед рыжей, а из опасения, что не сможет не ответить на их искреннюю радость тем же.

Собаки остановились, а вырвавшаяся вперед рыжая сучка вернулась к своим, обиженно тявкая, так как не ожидала подобной реакции от такого внешне презентабельного кобеля.

Зверь стоял и лихорадочно соображал, что же делать дальше. Он, конечно, мог потрепать тех вдалеке, не захотевших его поприветствовать, но этим бы подставил остальных. Не могли же они держать нейтралитет, видя, как треплют товарищей. Получалось, что надо или перешагнуть через себя, или не послушать хозяина. Альтернатива для пса чудовищная.

— Зверь, взять их. Фас! — закричал разъяренный Николай.

В ответ раздался дружный лай приятелей Зверя, призывающий Иванова прекратить вбивать между ними клин и оставить собаку в покое.

— Я тебе говорю, фас!.. Сволочь, — орал взбесившийся Иванов.

Он понимал, что все его планы рухнут, если будет иметь место неподчинение его приказу, будь то собака, будь то человек. Твердая власть требовала беспрекословного подчинения. Он подбежал и, не помня себя от ярости, ударил поводком по спине провинившегося. Зверь стерпел, ничем не выдавая обиду. Иванов замахнулся второй раз, но рычание униженного пса и грозный лай, теперь уже всех, и дальних и ближних, присутствующих на лужайке собак, охладили его пыл. Он отлично помнил случай с Евсеем. Отовсюду слышался протест против рукоприкладства, чередующийся с различными призывами. Одни призывали Зверя, откусив что-нибудь у Иванова, примкнуть к ним, другие — изрядно его потрепать, третьи — просто разодрать, как бомжа на прошлой неделе. А все вместе предлагали свою помощь.

Стая, обложив Николая полукольцом, медленно сжимала его. Иванов понимал, что дело дрянь. Нацепив поводок, он дружески похлопал собаку по холке и приказал идти рядом. Зверь покорно пошел не оглядываясь.

Стая недоумевала. Ни одна из них не позволила бы так обращаться с собой, хотя некоторые при дневном свете, да за кусок мяса, готовы были унижаться сколько угодно. Но так это при дневном.

Болтающиеся уши Зверя горели от стыда, как за себя, так и за хозяина.

Так они и вышли в проем, а затем пошли в сторону пустыря.