Собачья площадка

Долговязый сделал отчаянную попытку вырваться, но тяжелая пятерня так шлепнула по щеке, что на глазах выступили слезы. Теперь Геркулесу очень не нравилось поведение юноши и хотелось проявить свое отношение к происходящему, несмотря на запреты хозяина.

— Это ты вчера к бабе приставал?

По тому, как забегали глаза, как дрогнуло и скривилось перемазанное краской лицо пацана, Валера понял — попал в точку. Аж дух перехватило, не ожидал такой удачи. Думал, весь день справки наводить придется.

— Она нас сама подонками обозвала, — вдруг выпалил пацан.

Внутри у сержанта все клокотало. Он бы мог простить лифт, но оставить без внимания выходку с любимой женщиной — никогда.

— Женилка не отросла, а туда же, — и его осенило. — Снимай штаны, — приказал он ледяным голосом, — сейчас мы размер посмотрим.

— Что? — переспросил Лидер с надеждой, что ослышался.

— Штаны, говорю, снимай, и живо, — очень тихо, почти одними губами предложил бывший сержант.

— Зачем? — Долговязый ухватился обеими руками за пояс.

— Я жду, — напомнил старший и ослабил поводок рычавшего пса, который теперь почти доставал оскалившейся пастью до интимного места пацана.

Мысль о том, что поводок может лопнуть или дрогнуть держащая его рука, привела дрожащие руки в лихорадочное движение, и через пару секунд джинсы были спущены до кроссовок.

— Снимай кроссовки!

Хрип перетянутого ошейником горла не позволил раздумывать и доли секунды.

— Что снимать? — с ужасом спросил, ещё на что-то надеясь, молодой, но мужик был неумолим, что подтвердил пинок под зад.

— Свяжи в узел. Связал? Давай сюда… Валера взял узел в руки и пошел к выходу. На сломленного Лидера даже не смотрел. Парень, прикрывая ладошками срамное место, вжался в угол. Выйдя на улицу, Валерий, широко размахнувшись, забросил одежду куда-то в темноту. Вернулся.

— Иди домой. Можешь соврать папочке, что к тебе хулиганы пристали.

Хозяин с собакой зашли в кабину лифта. Двери медленно отсекли их от площадки первого этажа и стоящего в простенке голого пацана. Тот бросился к выходу. Хлопнула входная дверь.

Валерий уже не видел, как замелькали в темноте белые тощие ягодицы. Он запел. И в шахте лифта, вниз и вверх одновременно, разнеслась тоска мужика по бабе.

Полюби меня, казачка, молодого казака,
Из турецкого похода возвращались два полка.
Сто возов добра за нами, сабли, кубки, жемчуга,
Все твое, полюби меня, казачка, молодого казака!

Одно точно знал Валерий и не знала его собака: а ведь взорвись, и посадили бы. Посадили. За это вонючее молодое дерьмо.

Сидеть не хотелось.

Соломон Погер накрыл голову подушкой и вздохнул. Валерка гуляет. Машину обмыл. Слышаля этот рев и многие другие. Привыкли.

Глава 19

На пустыре вокруг костерка, постоянно задуваемого порывистым ветром, сидела, тесно прижавшись друг к другу, молодежь из близлежащих домов.

Многочисленная компания разделилась на две части. Одни, подложив куски картона, на бетонной плите, другие напротив, на найденной доске, застеленной газетами… Места не хватило только Лолите, и она расположилась на коленях у самого толстого. Их съежившиеся фигуры и посиневшие лица говорили о продолжительном пребывании на свежем воздухе, на это же указывал и толстый слой подсолнуховой шелухи под ногами, обутыми в почти одинаковые кроссовки. Молодые люди «зависли» в этом месте, так как ждали «помогалу» с наркотой и уже понемногу выпили, о чем свидетельствовали две пустые бутылки из-под водки и с полдюжины одноразовых стаканов. Все собравшиеся покуривали травку и пока ещё не кололись. Тем, кто сидит на героине, спиртное употреблять нельзя, так как, выпив и уколовшись, можно словить вечный кайф. Настроение было под стать погоде, хреновое, а двое вообще весь вечер молчали, изредка вздрагивая и озираясь, чем походили на очень юных алкоголиков с синдромом беспричинного страха.

Лолите надоело общество своего кавалера. Она спрыгнула с его колен и подошла к Долговязому:

— Ты сегодня как прожеванный бургер.

— Будешь…

— Опять стишки сочинял?

— Тебе-то…

— А ты попробуй.

Лолита сделала круглые глаза, и, поколебавшись, он тихо начал. Так тихо, чтобы слышала только она. Впрочем, остальным, кроме прежнего Лолитиного «стула», было до лампочки.