Собачье сердце

Заваливаюсь на брезент, съеживаюсь в шинели и начинаю глядеть в бархатный купол с алмазными брызгами. И тотчас взвивается надо мной мутно-белая птица тоски. Встает зеленая лампа, круг света на глянцеватых листах, стены кабинета.. Все полетело верхним концом вниз и к чертовой матери! За тысячи верст на брезенте, в страшной ночи. В Ханкальском ущелье..

Но все-таки наступает сон. Но какой? То лампа под абажуром, то гигантский темный абажур ночи и в нем пляшущий огонь костра. То тихий скрип пера, то треск огненных кукурузных стеблей. Вдруг утонешь в мутноватой сонной мгле, но вздрогнешь и вскинешься. Загремели шашки, взвыли гортанные голоса, засверкали кинжалы, газыри с серебряными головками... Ах!.. Напали!

...Да нет! Это чудится.. Все тиха. Пофыркивают ло-

43 Узун-Хаджи в роковом ауле. . – Конечно, Булгаков не мог знать, что Узун-Хаджи предал своих союзников – местных чеченцев и красных партизан – и ушел со своим отрядом из аула.

шади, рядами лежат черные бурки – спят истомленные казаки. И золой покрываются угли, и холодом тянет сверху.

Встает бледный далекий рассвет.

Усталость нечеловеческая. Уж и на чеченцев наплевать.

Век не поднимешь – свинец. Пропадает из глаз умирающий костер. . Наскочат с «хлангу», как кур зарежут. Ну и зарежут. Какая разница..

Противный этот Лермонтов. Всегда терпеть не мог44.

Хаджи. Узун. В красном переплете в одном томе. На переплете золотой офицер с незрячими глазами и эполеты крылышками. «Тебя я, вольный сын эфира45». Склянка-то с эфиром лопнула на солнце.. Мягче, мягче, глуше, темней.

Сон.

IX. ДЫМ И ПУХ

Утро.

Готово дело. С плато поднялись клубы черного дыма.

Терцы поскакали за кукурузные пространства. Опять взвыл пулемет, но очень скоро перестал.

Взяли Чечен-аул…

И вот мы на плато. Огненные столбы взлетают к небу.

Пылают белые домики, заборы, трещат деревья. По кривым уличкам метет пламенная вьюга, отдельные дымки свивают в одну тучу, и ее тихо относит на задний план к декорации оперы «Демон46».

44 Противный этот Лермонтов. Всегда терпеть не мог. – «Противность» Лермонтова, конечно, определяется в данном случае той кошмарной ситуацией, в которую попал

Булгаков в «лермонтовских» местах.

45 «Тебя я, вольный сын эфира». – Из поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон».

46 . .к декорации оперы «Демон». – Опера «Демон» написана композитором А. Г.

Пухом полна земля и воздух. Лихие гребенские станичники проносятся вихрем к аулу, потом обратно. За седлами, пачками связанные, в ужасе воют куры и гуси.

У нас на стоянке с утра идет лукулловский пир47. Пятнадцать кур бухнули в котел. Золотистый, жирный бульон

– объедение. Кур режет Шугаев, как Ирод младенцев.

А там, в таинственном провале между массивами, по склонам которых ползет и тает клочковатый туман, пылая мщением, уходит таинственный Узун со всадниками48.

Голову даю на отсечение, что все это кончится скверно.

И поделом – не жги аулов.

Для меня тоже кончится скверно. Но с этой мыслью я уже помирился. Стараюсь внушить себе, что это я вижу сон. Длинный и скверный.

Я всегда говорил, что фельдшер Голендрюк – умный человек. Сегодня ночью он пропал без вести. Но хотя вести он и не оставил, я догадываюсь, что он находится на пути к своей заветной цели, именно на пути к железной дороге, на конце которой стоит городок. В городке его семейство.

Начальство приказало мне «произвести расследование». С

удовольствием. Сижу на ящике с медикаментами и произвожу. Результат расследования: фельдшер Голендрюк пропал без вести. В ночь с такого-то на такое-то число.

Точка.

Рубинштейном (1829–1894) в 1871 г.

47 . .лукулловский пир. – Крылатое выражение, перешагнувшее тысячелетия.

Римский полководец Луций Лициний Лукулл (ок. 117 – ок. 56 до н.э.) прославился богатейшими и изысканными пирами.

48 ...уходит. . Узун со всадниками. – Отходил после боя не Узун, покинувший

Чечен-аул накануне, а отряд красных партизан.

X. ДОСТУКАЛСЯ И ДО ЧЕЧЕНЦЕВ

Жаркий, сентябрьский день49.

...Скандал! Я потерял свой отряд. Как это могло произойти? Вопрос глупый, здесь все может произойти. Что угодно. Коротко говоря: нет отряда.

Над головой раскаленное солнце, кругом выжженная травка. Забытая колея. У колеи двуколка, в двуколке я, санитар Шугаев и бинокль. Но главное – ни души. Ну ни души на плато. Сколько ни шарили стекла Цейса50 – ни черта. Сквозь землю провалились все. И десятитысячный отряд с пушками, и чеченцы. Если бы не дымок от догорающего в верстах пяти Чечена, я бы подумал, что здесь и никогда вообще людей не бывало.

Шугаев встал во весь рост в двуколке, посмотрел налево, повернулся на 180 градусов, посмотрел и направо, и назад, и вперед, и вверх и слез со словами:

– Паршиво.

Лучше ничего сказать нельзя. Что произойдет в случае встречи с чеченцами, у которых спалили пять аулов, предсказать не трудно. Для этого не нужно быть пророком...

................................

Что же, буду записывать в книжечку до последнего. Это интересно.