Соавторы

Глафира любила, когда ее питомец "выходил в свет", она считала светский образ жизни наиболее подходящим для писателя такого масштаба и очень переживала, когда Глебушка "засиживался". При Земе-покойнице жизнь в квартире на Сретенском бульваре искрилась и бурлила, после каждого спектакля певица возвращалась домой в сопровождении артистов, музыкантов и поклонников, пили шампанское, закусывали, шумно обсуждали околотеатральные новости, делились сплетнями; здесь завязывались романы и разбивались вдребезги романтические надежды, выстраивались интриги и частенько решались тонкие вопросы распределения ролей, причем далеко не всегда именно в том театре, в котором служила Земфира.

А вот до войны, еще при жизни профессора Богданова, все было иначе. Профессор шума не любил, гостей "из богемы" не особо привечал, но и к нему частенько приходили посетители, иногда - больные, а иногда - другие какие-то, и тогда профессор звал Глашу и велел подать чаю. Глаша всегда была любопытной, нос, конечно, куда не следовало, не совала, но интересовалась, во всяком случае, если была возможность увидеть или услышать, так не прикидывалась, что у нее глаз и ушей нет.

Когда ее только взяли в дом к Богдановым, с ней долго беседовала их бывшая прислуга, Степанида Андроновна, ушедшая на покой по старости лет, признававшая, что в ее годы и с ее больными ногами с младенчиком ей уж не справиться, и, как сказали бы нынче, "передававшая Глаше дела". Степанида Андроновна прослужила у Богдановых тридцать лет с гаком, с того дня, как они вселились в этот дом не то в девятьсот втором году, не то в девятьсот первом. Для нее Борис Саввич Богданов, отец Глебушки, был Борюшкой, "молодым хозяином", а "старым хозяином" она числила Савву Никитича, тоже врача-хирурга и тоже профессора. Сама Глаша Савву Никитича уже не застала, он скончался в тот год, когда Глебушка родился, однако от Степаниды узнала не только много полезного о привычках и требованиях Богдановых, но и о том, как они жили раньше. "Ты не смотри, что тебя вроде только в няньки взяли, - говорила она, - это они так думают, что смогут без прислуги обойтись, навроде теперь советская власть и прислугу иметь негоже. А куда им без таких, как я? Они ж не приучены сами за собой ухаживать, да и не барское это дело - пол мести и тарелки мыть, Борюшка работает как каторжный, оперирует днем и ночью, и по выходным, и в праздники, Зема - артистка, ей тоже некогда, да и не с руки. Все одно ты из нянек через месяц-другой, а то и раньше в полноценную домоправительницу превратишься". Слова старой Степаниды оказались пророческими, только предсказанный ею "месяц-другой" сократился буквально до нескольких дней.

От Степаниды Андроновны Глаша узнала, что Савва Никитич Богданов служил в Солдатенковской больнице, которая теперь называется Боткинской, заведовал отделением хирургии, и Борюшка пошел по его стопам, был врачом-ординатором у самого великого Розанова, однако же судьба так распорядилась, что по роду занятий сын в точности копировал отца, а вот характерами они разнились полностью. Дело в том, что Солдатенковская больница (Степанида так и не приучилась именовать ее Боткинской) находится рядом с ипподромом, прямо через дорогу, и ежели какой наездник получал травму, его немедля доставляли прямиком в хирургическое отделение, где Савва Никитич самолично его оперировал, зашивал и чинил. После смерти отца жизни удалых наездников перешли в руки к сыну, который боролся за них с не меньшим искусством, упорством и самоотверженностью. А поскольку бегами увлекались очень многие состоятельные и известные люди, имевшие и собственных лошадей, и любимых наездников, то понятно, что врач, от таланта которого зависит, сможет ли наездник еще выступать, и если сможет, то как скоро, так вот, такой врач, разумеется, будет окружен вниманием, уважением и почетом. До семнадцатого года вокруг Саввы Никитича толпились богатей, политики, известные личности, дом постоянно был полон гостей, а сам он с супругой, Борюшкиной матерью, блистал в свете и отдыхать ездил исключительно на заграничные курорты. После переворота все изменилось, супруга Саввы Никитича слегла с сердечным недугом, да так и не оправилась, в девятнадцатом году померла. Бега прекратились, не до того было, голод, разруха, Гражданская война, Борюшка к тому времени еще учебу не закончил, Савва Никитич оперировал сутками напролет, больница-то Солдатенковская была бесплатной, "для всех сословий населения Москвы". Потом, с годами, все наладилось, вошло в свою колею, и война закончилась, и бега вернулись. Квартиру, правда, едва не отобрали, когда начали всех подряд уплотнять и из барских хором кроить коммуналки. В их доме почти все квартиры поделили, стенки построили, и получилось из каждой большой квартиры - по две коммунальные, в одну вход с парадной лестницы, в другую - с черной.