…Со многими неизвестными

- Да-а… Попал, значит, я, бедолага, куда следует, в холодный край. И думка такая засела мне в голову: убегу. Не за что мне тут быть. Год иль поболе, однако, пробыл, с разными людьми встретился. А потом… одним словом, убег. Молодой-то я еще покрепше был. Сила во мне большая гуляла, а в башке-то пусто. Вот и пришло в нее - убечь. Не поймали меня. Всю тайгу пехом прошел. Волка руками душил, кору жрал. Но прибег я, не думая, не гадая, в город Ростов. Там один мне и присоветовал: вербуйся, мол, на сельские работы, там люди во как нужны. Ну, я и попал в совхоз. Горы я там ворочал, за десятерых. Совесть все свою успокаивал. Видят люди, какой я есть работник, присоветовали остаться. Со слов справки мне, какие надо, составили, я к этому хозяйству и прирос. Работал там и за страх, и за совесть. На Красной доске висел. Свеклу разводил. За нее и на выставку в Москву попал. Знаменитая получилась свекла. Отец покойный ее еще разводил, а я мальчонкой помогал. Вот и пригодилось. В Москве я медаль получил. И диплом. А все эти справки и дипломы руки мне жгли. Чужая ведь там фамилия, из головы ее взял. Люди ко мне с почетом и уважением, а я их обманул подло. И еще страх, конечно, во мне жил. Не дай бог, узнают, что беглый я. А тут, аккурат перед самой войной, дивчину встретил. Полюбил ее без памяти. Ну, без памяти и женился. Свадьбу совхоз устраивал. А я сижу, помню, за тем громадным столом, смеюсь и плачу, и слезы текут, и душа разрывается. Да… Лучший час своей жизни сам же и растоптал… А после свадьбы еще горше мне стало. Совсем было собрался на признание идти, а тут война. Ну, про войну я вам уже говорил, - со вздохом заключил Федоров, - и про потом тоже…

Он снова умолк.

Молчал и Сергей, не в силах собраться с мыслями, не в силах охватить, разобраться во всей этой нескладной, трагической жизни. Он понимал, что Федоров ждет от него не прощения, не каких-то утешительных слов, а избавления, избавления любой ценой, ибо дальше он уже не может носить в себе этот страшный гнет, что настал предел его силам. И Сергей вдруг вспомнил, что сказал Федоров о Марине. Появилась она, вот он и дрогнул, и пришел сюда, к Сергею. Но почему же? Как она появилась? Кто она?

И, словно угадав все эти вопросы, Федоров выпрямился, строго посмотрел в глаза Сергею и твердо, как что-то бесповоротно решенное уже, сказал:

- Дитев у нас не было, не смел я их иметь, раз обманом жил. А тут появилась под конец жизни эта девчушка. Сирота она круглая и горя, кажись, тоже хлебнула немало. Вот мы с женой и решили принять ее к себе. Но тут уж без обмана надо. Потому и решился я. Нельзя ей чужую, а не свою фамилию-то давать.

- Она взрослая, Иван Григорьевич, у нее своя фамилия должна остаться.

- Не имеет значения, - твердо возразил Федоров. - Раз с нами жить будет. Да и вообще… Вот я к вам и пришел. Может, тридцать лет мук моих… - голос Федорова дрогнул, и он снова проглотил подступивший к горлу ком… - может, зачтет их наша власть. - И тихо, еле слышно добавил: - Егоров я по рождению…

- Полагаю, зачтет, Иван Григорьевич, - кивнул головой Сергей. - Полагаю, дело ваше суд пересмотрит. - И решительно добавил: - Сам к прокурору республики пойду, слово вам даю. Только все это написать надо.

Федоров растерянно развел руками.

- Ну, где же мне написать про это…

- А мы вместе напишем. Сейчас, - загорелся Сергей, чувствуя, как отступают куда-то все его дела и заботы перед этой страшной человеческой драмой, и если он не вмешается, не поможет, то никогда себе этого не простит и потеряет уважение к самому себе. В голове пронеслись почему-то мысли о Витьке, об отце, о матери, о войне и фронте, и еще какие-то мысли, лихорадочные, взволнованные, которые он не уловил, которые только жаркой волной обдали его и исчезли. Сергей не понимал, почему дрожит, как в ознобе, его рука, пока он писал заявление на имя прокурора республики, почему все время пересыхает у него во рту.

Уже под самый конец, когда заявление было почти написано, Сергей сказал:

- Надо, Иван Григорьевич, и о вашем желании удочерить Марину тоже написать, просто, чтобы ситуация яснее была.

- А как же. Непременно. Желаю, мол, удочерить Марину Владимировну Иванову…

- Что?! - Сергей, опешив, поднял голову и с изумлением посмотрел на Федорова. - Как ее зовут?…

- Я же говорю: Марина Владимировна Иванова.

- Так мы же ее ищем!

Сергей все еще не мог прийти в себя от неожиданного открытия.

Федоров обеспокоенно нахмурился:

- Что она такое сделала?

- Да ничего она не сделала! Пропала. Уехала из своего Волгограда, и все. А ее там ищут.

- Так сирота же!

- На работе забеспокоились. Она же работала.

- Ну, то другое дело. Отпишите им, что нашлась, мол.

- Это обязательно. Но мне бы с ней поговорить надо, Иван Григорьевич.

- Милости прошу к нам, - сдержанно ответил Федоров.

- А что? - оживился Сергей. - Неплохая идея.

Они закончили писать заявление и условились, что вечером Сергей придет к Федоровым.

- Вы только Марину не предупреждайте, - попросил Сергей. - Дело пустяковое, а она разволнуется. Лучше я ей сам все объясню. Хорошо?

- Будь по-вашему.