Я подумывал, когда Саймон предложил проводить Эдит, не будет ли его план нарушен, если окажется, что он должен взять в свою машину других пассажиров. Однако, выйдя с Аделой на улицу, я увидел, что все заднее сиденье его машины занято парой стульев и грудой садового инструмента. Похоже, леди Акфилд размышляла о том же. Подозреваю, она собиралась присоединиться к невестке в потрепанной «кортине», но, даже если так, этому не суждено было случиться. Я предложил ей и лорду Акфилду сесть с нами в «мини» Аделы, и, бросив взгляд на Эрика, они приняли приглашение. Мы с леди Акфилд втиснулись на заднее сиденье, оставив лорду Акфилду переднее. Эрик нетерпеливо махал им рукой, но, сохраняя безукоризненную невозмутимость, леди Акфилд как будто не замечала этого. Мы тронулись, оставив Боба и Аннет на сомнительную милость Эрика, который будет неистово крутить руль, красный от злости.
– Надеюсь, его не остановят, – сказал лорд Акфилд.
Леди Акфилд слегка надула губы:
– Ну…
Какое-то время мы ехали молча, размышляя, как я понимаю, о Саймоне и Эдит. Их машины нигде не было видно.
Леди Акфилд снова заговорила:
– Вам не кажется, это место слишком странное? Как вы думаете, кто туда ходит?
– Разве не эти, как их там, яппи? – Лорд Акфилд произнес это слово в кавычках, ему было очень приятно, что он так хорошо разбирается в современной жизни.
– Ну, не может быть, чтобы только яппи. Разве их достаточно здесь? Поблизости их не может быть много. И американцев тоже, я так думаю. Такая жалость.
– Не знаю, – сказала Адела. – Я предпочитаю, чтобы старинные дома превращали в отели, а не в резиденции местных советов, или же просто сносили.
– Наверное, – с сомнением кивнула леди Акфилд.
По правде говоря, она предпочла бы, чтобы их населяли те же богатые люди с хорошими манерами, которые жили в них сто лет назад. Даже те, кого, как де Марни, она не любила. Она не видела ничего хорошего в переменах, принесенных XX веком. Время затуманило ее память, и так же, как пожилые люди помнят из детства только солнечные дни, она не могла вспомнить ничего грубого или вульгарного из Англии времен ее детства. Я находил ее взгляды интересными. Даже если ее образ прошлого и был решительно неточным или диковинным, все-таки убеждения леди Акфилд были редкостью в последние годы XX века. У нее была эта абсолютная вера в трезвость ума людей ее племени, которая редко у кого сохранилась после 1914 года. Я не сомневаюсь, до этого подобное убеждение было довольно распространено, отчего общество времени короля Эдуарда являлось такой философски умиротворенной территорией. Для аристократа.
Саймон нарочито долго и сосредоточенно искал ключи, так что все остальные машины Бротонов уже тронулись к тому времени, как он завел мотор. Он повернулся к Эдит. Она куталась в пальто, придерживая его руками и прислонясь к стеклу. Они были двумя игроками с одинаковыми картами на руках и теперь наконец-то остались один на один со своим страстным намерением. Что-то в том, как Эдит была груба с Чарльзом, в дерзости, с какой Саймон предложил ее подвезти, подало знак им обоим, что веселье вот-вот начнется. Глядя на плутоватую ухмылку Саймона, на озорные морщинки в углах его губ, где начинала пробиваться щетина, Эдит чувствовала, как все тело охватывает дрожь сексуального волнения. Ее поразила откровенность испытываемого ею вожделения. Эдит случалось быть с мужчинами, которые привлекали ее, она помнила, как ей нравилось заниматься любовью с Джорджем, было и такое время – правда в основном до замужества, – когда она с удовольствием представляла себе, как останется наедине с Чарльзом. Однако сейчас она остро чувствовала, что ничего подобного раньше не испытывала. Глядя в синие глаза Саймона, она понимала, что хочет оказаться обнаженной в его объятиях, хочет чувствовать его крепкое тело рядом с ней, в ней. Ей стало жарко и слегка неуютно. Ужасающий, будоражащий трепет оттого, что она изменяет своим принципам, кругами расходился внизу ее живота.
– Не пора ли нам? – спросила она.
Саймон внимательно наблюдал за Эдит. Светлые волосы падали ей на лоб, закрывая серо-голубые глаза, и она отбросила их назад слегка раздраженным жестом. Губы не сомкнулись, когда она закончила фразу, но остались влажными и приоткрытыми, и в темноте можно было разглядеть, как поблескивали зубы. Он тоже был возбужден, но несколько иначе, чем она. Ему доводилось в свое время заниматься любовью с очень и очень многими красивыми женщинами, и его возбуждала вовсе не мысль о грядущих сексуальных удовольствиях. Его волновало определенное и подтвержденное знание, что эту женщину к нему тянет.