Снобы

Первый вечер прошел без особых событий. Эдит знала всех, кроме невзрачной блондинки, которая вроде бы приехала с Уотсонами, друзьями Эрика. Боб Уотсон был скучный и ничем не примечательный, а его жена Аннет, довольно обычная, но хорошенькая и забавная, сразу понравилась Эдит. Аннет была моделью и актрисой в начале 1980-х, пока не вышла замуж, и потому сыпала пресмешными анекдотами обо всяких эпических картинах из римской жизни и испанских вестернах, где она играла. Она щебетала не переставая в течение всего обеда, который подали в столовой, выходившей во внутренний двор, и спасла Эдит от традиционной игры в имена, потому что ожидать чего-то другого от остальных не имело смысла.

Чарльз был более уклончив по поводу остальных.

– Ей есть что сказать о себе, этого у нее не отнимешь. – Вот и все, что он сказал, выключая свет.

– Она мне нравится. Она забавная.

– Не торопись с выводами.

Каким-то таинственным образом она поняла, что ее отчитали, хотя в его тоне не было раздражения, и с легким недобрым предчувствием, как ребенок, предполагающий, что его завтра высекут, Эдит положила голову на подушку. И в отличие от первой ночи, сегодня ничто не помешало течению ее мыслей перед сном, потому что сегодня они впервые со дня свадьбы не занимались любовью.

Наутро Эдит проснулась поздно и в одиночестве. С восхитительным, почти телесным ощущением благоденствия она позвонила, чтобы принесли завтрак, и вернулась к размышлениям о жизни, которая ждала ее впереди. Пришла горничная с подносом и сообщила, что все остальные уже поели и спустились к причалу. Как только Эдит была готова, она надела купальник, взяла полотенце и спустилась вниз по каменным ступеням, вырубленным в скале и покрытым плиткой. Она заметила Чейзов, Камноров и Чарльза, но остальных поблизости не наблюдалось. Она приветственно помахала всем, расстелила полотенце, легла – и мягкая, шерстяная волна теплого солнечного света окутала ее тело. Чарльз лег рядом с ней, обдав брызгами морской воды, и поцеловал ее солеными губами.

– Доброе утро, дорогая.

Она улыбнулась и поцеловала его в ответ:

– Что сегодня будем делать? Просто лежать и нежиться на солнце?

Ответила Кэролайн:

– Мы думали поехать в Кала-Ратьяду пообедать, а потом Фрэнки пригласили нас на чай. И вас тоже.

– Кто такие Фрэнки?

– Это довольно выдающаяся семья, жутко богатые, и у них есть коллекция скульптур, на которую определенно стоит взглянуть.

– Почему они такие богатые и откуда вы их знаете?

– Про первое – Бог знает. Это как-то связано с Франко, так что лучше не спрашивать, а что до второго – мы их не знаем, но мама крестила одного из их племянников в Риме, и она им рассказала, что мы едем сюда.

Эдит снова легла и закрыла глаза. Эта великая сеть, эта паутина, которой не мешали государственные границы и горные цепи, больше не угрожала ей – теперь она стала ее частью. И скоро в Вене, или в Дублине, или в Риме люди станут говорить: «Я видел Эдит Бротон, когда был в Лондоне, она говорит, они, вероятно, в сентябре будут в Нью-Йорке», и кто-нибудь из круга избранных отзовется: «Эдит? Как у нее дела?» – или даже лучше: «Обожаю Эдит. А вы?» – и все остальные люди в гостиных Вены, Дублина или Рима, кто не знает Эдит Бротон, окажутся исключены из разговора; и от этого они почувствуют себя бедными и заурядными, что и входило в намерения тех, кто невзначай обронил ее имя и кто с удовлетворением почувствует, что в который раз подтвердил свою принадлежность к высшей касте. И во всем этом Эдит сыграет роль персоны, с которой почти невозможно познакомиться, если ты не один из них. И на одно-единственное мгновение в то утро, пока солнце ласкало ее веки, а с соседнего пляжа доносились детские голоса, Эдит с недоумением задумалась, какова же может быть цель этого бесконечного воздвижения и преодоления границ.

Рядом с ней раздался сильный глухой удар, она открыла глаза, и ей предстало зрелище, повергающее в благоговейный ужас, – Генри Камнор растянулся позагорать. Без одежды он казался еще больше, как открытка с надписью: «Никто не видел мою корзиночку?»

– А остальные? Мы же не можем все явиться к этим несчастным людям? – Он говорил, не обращаясь ни к кому конкретно, в воздух прямо над собой, чтобы не затруднять себя и не шевелить ничем, кроме губ.

Кэролайн пожала плечами:

– Не вижу причины, почему нет. Я сказала, что нас много.