Сними меня

И она едва не на колени передо мной падает. Хотя я пока что не целая Ланда, а лишь одна из взаимозаменяемых Каролин. Так звали первую жену Коннора.

Он – чертовски сентиментальный ублюдок.

На сегодня у меня сразу три клиента. Столик, Сапожник и Мистер Пробка.

Кочевники, – как их, смеясь, называют девки. Ходят от одной Госпожи, к другой, в надежде, что новая женщина сумеет вдохнуть новую энергию в старые фантазии.

Мозг рассеянно составляет план. Столик придет в четыре. Сапожник – в шесть. Это прекрасно. Но вот Мистер Пробка работает допоздна и записался на полночь. Это – нехорошо.

Я терпеть не могу сидеть в общей комнате, но о том, чтобы разъезжать туда-сюда на такси, не идет и речи. Давно пора было получить права и купить машину, благо машины здесь – дешевле велосипедов. Но как-то все некогда и к тому же, лень…

Было лень.

Странно, но я никак не могу привыкнуть, что все закончено. Не нужно больше копить, экономить… Я пока что не ходила к врачу, но знаю, что это. Карты мне рассказали… Кто мог подумать, что я влюблюсь?

И да, я совсем забыла, что время Каролины ушло. После клиента я иду в кабинет Мариссы и выгоняю ее за дверь. Жаль только, что Дэйвини не может заказать выпить.

Алкоголь разрушает защитные блоки.

***

Столик – легкий.

Он получил свою кличку за то, что обожает стоять на четвереньках, с прикрепленной к спине столешницей из толстого прозрачного плексигласа. С ним самим и делать-то ничего не надо. Одни читают, другие раскладывают пасьянс, третьи курят и просто ходят по комнате…

Лишь один раз, наш Столик расчувствовался и попросил, чтобы девушка разделать и приняла ванну. К несчастью, он так при этом возбудился, что перепачкал не предназначенный для подобных забав ковер. Циничная Марисса молча включила в счет расходы на чистку ковролина. С тех пор Столик довольствуется привычными удовольствиями.

Насколько я знаю, он простой рабочий на фабрике, с кредитами, детьми и ипотекой. Денег на удовольствия у него в обрез. Это факт вызывает у меня смешанные чувства. Жалость, раздражение и какую-то клокочущую ярость.

Хочется взять кнут и выбить из него все дерьмо. Чтобы он перестал смотреть на меня большими печальными глазами побитого бассет-хаунда. В начале «карьеры» меня так много мужчин развело на жалость, что стоит кому-то лишь попытаться, я вспоминаю всех тех «бедолаг», которые плакались мне на то, что не могу купить еще один дриньк, а я наверняка сижу с ними лишь из-за денег… И тут же, не стесняясь, покупали шампанское другой девушке.

Мужчины – врут.

Я дорого заплатила за этот урок.

Однако, мне нужно большее, чем просто деньги.

Когда охающий Столик, перевернутый на спину, тяжело и часто дышит, глядя на полный спермы презерватив, я отстегиваю ремни.

– Вы самая потрясающая женщина, госпожа Каролина!..

– Другого раза не будет, – говорю я в ответ на немой вопрос.

С Сапожником все еще лучше.

Стоя на коленях у кресла, он лижет мне сапоги. Есть что-то больное и вместе с тем, чувственное, наблюдать за тем, как он медленно, почти плотоядно, обхватывает губами каблук. Наверное, так мужчина чувствует себя при минете… Я требую, чтобы Сапожник смотрел мне в глаза. Он с восторгом утраивает старания.

Я знаю, что он понимает: мне это тоже нравится. И мы играем в эту игру вдвоем, импровизируя и от души наслаждаясь.

Правилами это запрещено, но время летит и можно забыть про правила. По правилам я долго не продержусь.

Сапожник – крупный политик. Не клоун из телевизора, серый кардинал. Даже в рабской позе, он продолжает внушать уважение. Это хорошо.

Дэйвини, или нет, но женщина всегда остается женщиной. Я должна хоть что-то испытывать к мужчине, с которым трахаюсь. Склонившись, я целую его взасос. Крепко-крепко, как вантуз – сток раковины. И его страсть наполняет меня до самого дна души.

– Осторожнее, – говорит Марисса, водя у него под носом нашатырем. – Нам не нужна полиция и пейзане с вилами.

– Он политик, – говорю я, начисто отбросив личину.

Мы обе знаем, что Хозяйка отныне – я. И могу делать все, что мне требуется.

Бедра все еще немного подрагивают, когда после его ухода, я стою над раковиной в хозяйственных голубых перчатках и протираю дезинфицирующими салфетками свои сапоги. Опять звонит телефон.

– Где ты была?! – гневно спрашивает Джошуа.

Голос разбивается на хрусталики льда и катится по кафельным плиткам пола.

– Я работаю. Чего ты хотел?

Пауза. Вздох.

– Ты ушла, не сказав ни слова.

– Неправда, – говорю я спокойно. – Я сказала «пока».

Критически осмотрев сапоги, я швыряю салфетки в ведро, тщательно мою руки. Сперва – в перчатках, а затем – без них. У меня пунктик на дезинфекции. У Джошуа – тоже. И мне приходит в голову, что вчера этот идиот меня трахнул, не затрудняясь презервативом.

– Между нами все хорошо? – спрашивает Идиот натянутым тоном.

Я прикидываюсь дурой на ровном месте:

– Говори конкретнее. Что не так?

– Ну, насчет вчерашнего…

Я до боли закусываю губу, чтобы не разораться. Зажмурив глаза, упираюсь ладонями в раковину.

– Когда ты закончишь? – спрашивает он.

– Около двух. Буду дома около трех: нужно смыть макияж.