Снежный перевал

Все расступились. Молла остался один. Дуло было нацелено ему в грудь, и он почувствовал бесконечную пустоту за спиной. Но ноги твердо упирались в землю, — он знал, устоит на них. В голову ему пришла спасительная мысль, он сунул руку в карман, вытащил молитвенник. Вытянул вперед руку с книгой в черном переплете:

— Стреляй!

Дуло ружья медленно опустилось к земле.

— Что, рука не поднимается?

— Убирайся к дьяволу, не вводи меня в грех.

Молла повернулся к пропасти. Голос его уже звучал властно и уверенно:

— Станьте все на колени.

Он начал молиться. Арестованные повторяли за ним:

— Аллаху акпер!.. Аллаху акпер!..

...Сусени взяла в руки орден и в первый раз внимательно рассмотрела его: какой-то мастер старательно выбил на металле знамя и непонятные буквы. Ей и в голову не могло прийти, что орден отчеканен на заводе. Ей казалось, что каждому человеку дают особый орден и каждый раз их чеканят особо, по заказу. Приехав из города, Халил снял орден с гимнастерки и положил в шкатулку, где хранились кольца, бусы — нехитрое богатство Сусени. И носить его он стал после замечания Шабанзаде, что орден вручен не для того, чтобы хранить в шкатулке. А уходя с Абасгулубеком в горы, он прикрепил орден к одеяльцу сына... Сусени запеленала ребенка в одеяло, взяла его на руки и вышла из дому...

Только-только занимался день. В Веди уже все знали, что начальник, отправившийся в Карабаглар с Абасгулубеком и Халилом, вернулся один...

Не добившись ни от кого путного слова, она направилась к Али, давнему другу их семьи, которого все на селе звали гянджинцем.

Когда Али с семьей переехал в Веди из Гянджи, Сусени была еще маленькой девочкой. Первое время семья Али жила у них, через год пришлым удалось построить дом.

Когда Сусени появилась на пороге, Али лежал у стены, закутавшись в одеяло.

— Мерзну, доченька. Старость — не радость.

— Не время лежать, дядя Али. Что-то приключилось с Халилом и Абасгулубеком. Или... да отсохнет мой язык... их убили, или... Нет, этого не может быть!..

Али приподнялся и сел, подложив за спину подушку.

— Расскажи все по порядку. Скажи, что случилось?

— Что случилось... Халила и Абасгулубека отправили в горы, к Кербалай Исмаилу. С ними поехал какой-то приезжий, — видать, большой начальник. Так вот, он вернулся и говорит, что Халил и Абасгулубек перешли на сторону Кербалая.

Али посмотрел на Сусени так, словно это она организовала их переход к врагу.

— У него голова не в порядке. Пусть отправят этого начальника к молле, чтобы тот прочел ему молитву.

— Словами делу не поможешь. Надо попытаться узнать, что случилось.

— Куда делся Сулейман?

— На что Он тебе? Я могу позвать его.

Сусени прижала к груди Наримана и направилась к выходу.

— Наберись терпения, — сказал вслед ей Али. — Я отправлю Сулеймана в Карабаглар, через день принесет вам весточку.

— Не посылай сына. Мало у нас горя, еще с ним что-нибудь случится!

— Ради Халила я готов пожертвовать сыном!..

Сусени шла узкой улицей, по обеим сторонам которой стояли невысокие глиняные дома. Две глубокие колеи, проложенные колесами арб в непролазной грязи, были заполнены водой. Сусени пошла по правой стороне к высокому двухэтажному дому, где располагался уездный, комитет.

Шабанзаде глядел в окно на людей, понемногу заполняющих площадь перед зданием уездкома. На лицах людей, он это видел, была тревога и озабоченность.

«Секретный курьер», как называл себя курд Ибрагим, с огромной кобурой на животе стоял у лестницы, не пуская никого на второй этаж.

— Видите, даже горы, которыми вы гордились, порой засыпает снегом, — поджигал он толпу.

— Эй, Ибрагим, ты сам вырос на хлебе и воде тех гор. Не будь таким забывчивым, — сказал Дедебала.

— Кто, я? Да скорее я застрелюсь...

Талыбов хотел вызвать миллиционеров, чтобы никого не пускать в здание, но Шабанзаде, поняв, что это может вызвать ненужные кривотолки, предпочел поручить это дело «секретному курьеру».

— Даже во сне не могло присниться, что Абасгулубек может бросить нас и уйти.

— Да брось болтать лишнее, это еще не доказано.

Вдруг толпа расступилась. Женщина в коричневом шерстяном платке, прижав к груди ребенка, прошла строй мужчин, направилась к лестнице.

Она шла, глядя прямо перед собой, боясь разрыдаться. Хотела обойти курда Ибрагима, широко расставившего ноги.

— Куда? — преградил он ей путь.

— К начальнику.

— Он занят, нельзя! Да и не примет он тебя.

— Ибрагим, разве ты не узнаешь меня? Сколько раз ты приходил к Халилу? Делили хлеб-соль. Я только...

Ибрагим огляделся. Дедебала, недавно подтрунивавший над ним, подошел ближе:

— Кажется, ты будешь вынужден застрелиться!

— Проходите, гражданка, я вас не знаю.

Курд Ибрагим был знаменитым человеком в уезде. Разнося письма, он одинаково уверенно входил в любой кабинет, стараясь остаться там подольше. Увидев при выходе знакомого человека, отводил его в сторону и говорил:

— Очень важное письмо. Начальник сказал, подожди, почитаем вместе. Поэтому задержался. Да, письмо — что надо. Многим не поздоровится.

— Кому именно?

— Ну, этого говорить нельзя, государственная тайна.