Снежные зимы

    А через несколько дней после этого разговора вдруг, без телеграммы, прилетели на побывку Василь и товарищ его Саша Павельев — тот самый веселый часовой, который первый задержал Антонюка в горах. Что мать расплакалась от радости — вполне естественно, женщина есть женщина. Но и сам Иван Васильевич обрадовался приезду сына необычайно — до непривычной, несвойственной ему чувствительности, так что потом даже было ему немножко неловко. Нет, он не прослезился. Но тискал ребят в объятиях, тыкал кулаками в плечи, живот, без причины смеялся. Лады дома не было. Ребята сразу отправились ее разыскивать, даже отказались пообедать, только побрились. Тогда Ивана Васильевича вдруг осенило, и новый смысл приобрели Ладины слова об этапах любви. Он ничего не сказал жене, но ему очень захотелось посмотреть, каковы они вместе, Саша и Лада. С нетерпением ждал, когда они вернутся. Молодежь не спешила домой. Ольга Устиновна, озабоченная тем, что стынет обед, жаловалась:

   — Приехал сын и даже не дал на себя поглядеть. Где можно бродить столько? В такой мороз!

   Ртутный столбик на градуснике за окном опустился до двадцати пяти. Январь выдался снежный и морозный. Даже Антонюку, закаленному охотнику, не очень-то хотелось на мороз из теплой квартиры. Дети вернулись к ужину.

   — Были в ресторане? — с обидой спросила Ольга Устиновна.

   — Мама, не были, — отвечал Василь. — Мы же знали, сколько ты вкусностей наготовишь. Нагуливали аппетит. Теперь нам хоть вола подавай!

   Лада и Василь помогали матери накрывать на стол, замораживали на балконе принесенную бутылку шампанского. Между прочим, шампанское это тоже заставило Ивана Васильевича насторожиться. Даже испугало: «Неужто так сразу, с ходу, не поговорив с матерью, со мной?» На некоторое время они остались вдвоем с Сашей. Парень, такой острый на язык там, в горах, был молчалив, смущен.

   — Простите, что я вот так… не предупредив.

   — Что вы, Саша. Друг нашего сына — наш друг. И желанный гость.

   — У вас богатая библиотека. Можно поглядеть?

   — Пожалуйста.

   «Хочешь спрятать от меня лицо. Неужто тебе так неловко смотреть мне в глаза?» Моряк повернулся спиной, открыл дверцу шкафа, вытащил из тесной шеренги толстую книгу в кожаном переплете с непоблекшим золотым тиснением «Императорские охоты в Беловежской пуще».

   — У вас много литературы о лесе.

   — Я агроном и охотник. Член коллегии комитета по охране природы.

   — Я вырос в лесу. Мой отец лесничий. Люблю лес. Хочу учиться, стать лесоводом. Если удастся. Один раз срезался.

   — Почему не удастся? Тем, кто отслужил в армии, на флоте, двери широко открыты…

   — И все-таки сколько нас спотыкается в этих дверях! — весело засмеялся Саша, повернувшись к хозяину с книгой в руках. И опять как будто смутился, раскрыл книгу.

   Иван Васильевич сказал:

   — Будет время, гроссбух этот советую полистать. Интересные есть факты. Слышали о наших зубрах?

   — А как же!

   — Так вот, во время одной императорской охоты гость царской семьи — племянничек кайзера — убил за неделю сорок зубров. И это выдается за доблесть! Прославляется бойня. Мясники!

   Саша слушал, кивая головой, медленно перелистывая страницы.

   — У нас, в вологодских лесах, лосей много. Бывало, что некоторые браконьеры тоже устраивали бойню. — И, словно испугавшись, что говорит не то, тут же заключил: — Теперь навели порядок.

   — Нет, мало еще у нас порядка в лесах и на реках. Уничтожаем безжалостно зверя, птицу, рыбу. Вы охотились?

   — Так… начинал… по-детски. Знаю, как держать ружье. Отец мой всю жизнь прожил в лесу, но не охотился. Не любит. Теленка зарезать или поросенка заколоть — лесника звал, а сам уходил из дому. Мать смеялась над ним. Мать все умеет.

    Иван Васильевич любил такие беседы — обо всем, — в них малознакомый человек, сам не замечая, рассказывает о себе, обнаруживает свои вкусы, взгляды, раскрывает характер. Хотелось повернуть разговор и так, чтоб у парня прорвались юмор, ирония, смех. Чертики в глазах скачут, но он гонит их прочь. В шутке такая натура открылась бы, верно, полнее, и тогда легче было бы понять его намерения, да и спросить осторожненько проще. Шампанское не выходило из головы. С тревогой ждал, когда позовут к столу. Прислушивался к голосам Лады, жены и Василя. Заглянул в соседнюю комнату. Спросил:

   — Скоро кормить будете?

   Но на самом деле хотелось, чтоб подготовка затянулась, чтоб больше было времени присмотреться к нежданному гостю. Не очень-то ему понравилось, что стол накрывается больно уж по-праздничному. Не то Лада, не то жена вытащили сервиз, которым пользовались не чаще, чем раз в год, когда были особые гости или особо торжественный случай. Прежде он высмеивал припрятывание дорогих тарелок, супниц и соусников! На кой черт их тогда покупать! Чтоб пылились? А теперь так и подмывало поддеть жену: «А это зачем? Мало, что ли, будничных тарелок?» Но понимал, что такой вопрос встревожит Ольгу: неужели у него, такого некогда широкого, щедрого, появилась старческая скупость — еще одна пенсионерская черточка? Ольга боялась пенсионерской психологии. Саша сказал, перелистывая уже другую книгу — альбом «Эрмитаж»:

   — Василь собирает книги о море.