Снежные зимы

   Иван Васильевич догадался: у него есть дети, у нее нет, у этой хорошенькой любительницы искусства. Оглянулся на открытую дверь — не услышала ли? — и увидел ее в комнате с подносом в руках. Слышала. Ямочки на щеках побелели, а вокруг них разлился румянец. Но сказала беззлобно, с грустью и ласковым укором, ставя поднос на стол:

   — Вы же хорошо знаете, что у нас нет детей.

   — Откуда мне знать? Ведь вы не молодые уже люди, — безжалостный удар по хозяйке. — У вас могут быть взрослые дети, учиться где-нибудь… Вы уже год у нас и никого из учителей не пригласили посмотреть на ваши картины. — Удар по обоим.

   — Я заходил не раз, — сказал Олег Гаврилович.

   — Полгода Гордей Лукич жил один, — мягко оправдывалась хозяйка. — А потом пока устроились… Пожалуйста, просим, наш дом открыт. — Но краска на ее щеках переменилась: покраснели ямочки и побелели щеки возле ушей.

   — А собачки у вас нет? — вдруг наивно, как девочка, спросила Виталия. — Я очень люблю таких малюсеньких собачек, которые лежат на диване.

   Виталия рубила наотмашь. Виталия издевалась. Ивану Васильевичу стало боязно за нее. Начал понимать Надин страх за дочку. Такие, как Сиволоб, не прощают пренебрежения. Хотя, кажется, он не понял и ответил с искренним сожалением:

   — Собачки нет.

   А Маша — такое простое народное имя, без малейшего оттенка мещанства! — склонившись над низким круглым столиком, чтобы не видно было лица, и, расставляя маленькие чашки, сказала с таким же сарказмом: мол, как спрашиваешь, так отвечаю:

   — У нас есть кошка. Она ловит мышей.

   Тогда только, должно быть, понял и хозяин и перевел разговор опять на картины:

   — Вот построим клуб, тогда — так и быть! — отдадим часть картин туда. Отдадим, Маша?

   — Ты же знаешь, сколько я их раздарила.

   — Что правда, то правда.

   Хозяйка подняла голову, ямочки на щеках приветливо смеялись: отхлынула от лица краска гнева, и женщину радовало, что удалось скрыть свое раздражение.

   «От кого скрыть? От неопытной Виты, от самоуверенного Олега Гавриловича? Но не от меня, старого волка», — подумал Антонюк.

   — А когда он будет, этот клуб? — снова наступала Виталия.

   — Пробиваю. Нажимаю изо всех сил. Вы думаете, легко одолеть министерских плановиков? Давайте вместе попросим Ивана Васильевича, чтоб помог нам. Хотя он сидит и не на совхозах, но его голос весит.

    «Если б ты знал, что я ни на чем не сижу, не видеть бы мне твоих картин. Сказать? Посмотреть, какая у тебя будет физиономия? Нет, не стоит. Неизвестно, как вы будете себя вести. Вита не сдержится, если вы проявите хамство, и это усложнит ее жизнь».

   — Помогите нам, Иван Васильевич, — с наивной простотой попросила Виталия.

   Антонюка передернуло — не мог понять: насмешка это и над ним, над его пенсионным положением, или вера, что и сейчас он может что-то сделать? Угощали Сиволобы тоже сверхмодно, точно в посольстве каком-нибудь: Маша поставила на стол маленькие рюмочки, бутылку коньяку, красивый кофейник, нарезанный тонкими ломтиками хлеб, масло в причудливой масленке и пластинки душистой брынзы. И все. Красиво, просто, аппетитно. Давно ли от праздничного стола, а захотелось отведать и масла, и брынзы, и кофе, да и рюмку коньяку выпить. Кто же из них такой мастер? Конечно, она, хозяйка. Однако же с такими изысканными вкусами не побоялась уехать в полесскую глухомань. Или другого выхода не было?

   Искусство, с каким хозяйка собрала на стол, умение приготовить все так красиво, тихое, ласковое гостеприимство и сдержанность укротили Виталию, Девушка притихла, скептическая усмешка исчезла, казалось, она даже немножко растерялась, когда пригласили к столу, не знала, как подступиться, с чего начать. Стульев к столу не придвинули, сесть не предложили. Действительно, как на приеме. Хозяин разлил коньяк. Поднял рюмку.

   — За здоровье нашего гостя Ивана Васильевича.

   «В совхоз поехать ты поехал. Вынужден был. Но работать тебе здесь не хочется. Рвешься назад, в город. Потому и организовал всю эту показуху, чтоб ошеломлять простых людей: вот, мол, куда недоброжелатели сослали такую женщину, с таким вкусом». И снова нестерпимо, до зуда в сердце захотелось сказать, что он — пенсионер, напрасно перед ним стараются. Выпили стоя. Хозяйка показала пример, как вести себя дальше: налила кофе, сделала себе бутерброд с маслом и брынзой и, захватив свою чашечку, села поодаль от стола. Виталия потянулась к ней — села рядом. Виталия шла на мир.

   — Что вы кончали? Какая у вас профессия?

   — Я кончила институт легкой промышленности. И работала художником-модельером в ателье.

   — О, и вы скрываете это! Полгода живете, и никто не знает. Научите наших девчат шить.

   — Художник, Виталия, не шьет.

   Учительница смутилась. Куда девалась ее ирония! Человека, который умеет делать то, чего не умеет делать она, Виталия не может не уважать.

   — Простите, я не так сказала. Я понимаю. Вот этому и научите нас — хорошему вкусу. Нарисуйте новые фасоны, чтоб красиво было и удобно. К нам же тогда весь район кинется. Из райцентра будут приезжать.

   Маша подумала и, должно быть увидев в этом для себя некоторые новые перспективы, согласилась:

   — Хорошо. Давайте создадим кружок.